Каждый день теперь переполнен событиями, как будто они выстраиваются в очередь и толпятся, пытаясь обогнать друг друга, успеть случиться прямо сейчас. Беллатрикс кажется, она начинает привыкать к этой лавине, но, быть может, она просто устаёт. После безумного Самайна, швырявшего ее с вершин в пропасть и возносящего обратно, даже долгожданный День рождения не кажется чем-то особенным. Конечно, она рада встретиться с семьёй в Хогсмиде, получить поздравления без толпы улыбающихся родственников различной дальности, которые, желая всяческих успехов, одновременно пытаются просчитать, за кого отдадут замуж старшую дочь Сигнуса Блэка и как, в зависимости от этого, перераспределится влияние на юге Британии. И, конечно, она рада обещанным подаркам. Напоминание об одном из них - письмо, точно такое же, какие получили главы всех значимых родов, она до сих пор носит при себе. Как будто не может до конца поверить в то, чего так давно хотела. Кажется, всю жизнь.
Беллатрикс хочет поделиться с кем-то. С тем, кто поймет её восторг, а не станет крутить пальцем у виска только потому что так раньше никто не делал.
В голову приходит Бэрк. Он не должен быть первым кандидатом для такого разговора, он вообще не должен быть кандидатом, но он приходит в голову и не выходит из нее. В прошлый раз, когда она попыталась заговорить с ним здесь, в Хогвартсе, он высмеял её перед всем слизеринским столом. Сказал правду, но как...
Так, что она не должна была ехать на Самайн. Но она была там и видела его другим. Другим - и всё равно тем же самым. Человеком и чистой магией. Невозможным. Само собой, она хочет увидеть его снова. Проверить, не показалось ли ей в неровных тенях, которые отбрасывали самайнские огни. Прикоснуться. Она хочет и откладывает любую возможную, даже случайную, встречу. Страшно. Страшно понять, что она ошиблась. Страшно понять, что она была права. Для страха не нужны особенные причины, он просто слишком хорошо знает пути, чтобы не пользоваться ими.
Беллатрикс ненавидит быть нерешительной, но сейчас нерешительность сковывает ее по рукам и ногам, не позволяя сделать шаг в нужном направлении. Злость на нее, должно быть, решила бы эту проблему равно или поздно, взорвав нерешительность, но раньше Белла обнаруживает записку. Записка прилетает к ней сложенной из бумаги бабочкой и путается в волосах. Даже странно, что никто не замечает. Она читает записку и вспыхивает.
Вот ещё, он успел решиться раньше нее!
Очень надо, она вообще не пьёт!
Запретный лес? Дерево недалеко от Школы, он говорил об этом...
Он правда помнит о ее Дне рождения?
За кого он вообще ее принимает?
Она сходит и поинтересуется лично.
Записка? В самом деле? Он готовится работать в Отделе Тайн?
Никуда она не пойдет!
Из замка Беллатрикс выходит незадолго до сумерек. Ненадолго, она просто дойдет до места встречи и скажет то, что хотела сказать. Если Бэрку вообще будет интересно слушать. Если там вообще будет кто-то. Вечер на удивление теплый для дней после Самайна, но она все равно набрасывает капюшон и кутается в мантию. Недалеко. Она выйдет совсем недалеко. Не дальше заброшенной хижины лесника. Прогуляться. Бэок здесь ни при чем, он может вообще не приходить. И пусть только попробует опоздать!

Бэрк всё-таки оказывается на месте, и оказывается раньше неё.  До той секунды, как Беллатрикс наконец видит его, она прекрасно знает, что именно скажет и как сделает это. Не может выбрать из нескольких вариантов, но это даже к лучшему, ведь даёт пространство для маневра. Вся эта уверенность исчезает просто так, без каких-то причин, на одном из быстрых уверенных шагов, оставляя от себя только след мысли о том, что она вообще здесь делает и почему идёт по первому же зову, по какой-то странной записке, туда, куда точно не должна идти. На следующем же шаге она поскальзывается на размокшей от осенних дождей и не схватившейся ещё морозом земле и едва не подворачивает ногу. Тихо ругается себе под нос, но, как только обе ноги снова начинают слушаться, даже не думает идти медленнее или осторожнее. Она здесь потому что она хочет быть здесь - вот и весь ответ. Достаточный, и плевать на чьё-то там ценное мнение или этикет.
Плевать, плевать, плевать! Она протягивает руку, чтобы коснуться его руки в знак приветствия, вместо слов о том, что и она тоже рада, которые прозвучали бы так, как будто они на каком-то приеме в окружении вечерних мантий. Слова звенели бы эхом пустоты, но ей не нужно этого, а нужно только прикоснуться, почувствовать. И она чувствует - одновременно живое тепло кожи, биение под ней крови и ту самую магию Круахан Ай, спрятанную теперь от чужих глаз. От чужих, но не от ее собственных, ведь и эта магия теперь принадлежит ей. И Бэрк такой же как был там: король Ирландии, мертвых и невозможно наглый слизеринский ирландец. Это он меняется? Или это меняется она сама, когда оказывается рядом? Беллатрикс видит все грани одновременно и, кажется, может рассмотреть каждую в отдельности, если только захочет. И вздыхает с облегчением: значит, ей не показалось.
- Я не успела поблагодарить тебя, - надо бы убрать руку от его пальцев, и она убирает, скользя своей по его предплечью. - За Самайн. За помощь. Спасибо. Я не забуду.
И ещё за эту дурацкую записку, но об этом говорить не обязательно. Беллатрикс не без удивления переводит взгляд от глаз, отдающих непривычной синевой, на собственные пальцы, которые, пользуясь тем, что она отвлеклась, без её ведома легко поглаживают руку Бэрка у локтя. Это что-то новое. Тянет на своеволие и предательство собственного тела, которое она привыкла контролировать целиком и полностью. Заставляет пальцы сомкнуться вокруг его предплечья в крепкую хватку.
- Мы закончили с формальностями? Теперь я хочу знать, что ты думаешь обо всем этом. О письме. Ты ведь получил письмо?

Ему всё равно. Беллатрикс понимает это со всей ясностью упавшего на босую ногу котла. Вроде бы не смертельно, но очень сложно не заметить. Конечно, Бэрк отвечает на вопрос, говорит что-то, в чем есть смысл, что-то, что предвещает ей победу, но это пожатие плечами, этот тон... Как будто он знал, что так будет, и теперь ему просто скучно.
Конечно, Бэрк и не должен радоваться. Южные графства едва ли имеют хоть какое-то отношение к его Ирландии, так что это не принесет ему особой выгоды. А разделить с ней её свободу, её силу, её эйфорию от получения всего этого - он ведь никогда и не брал на себя таких обязательств. Беллатрикс знала об этом, когда шла к нему сюда, и всё равно шла - не на что жаловаться. Она кусает губы и уговаривает себя, что это всё равно. Она ведь не для того добивалась всего этого, чтобы впечатлить кого-то. Тем более, ирландское величество. Порадуется и сама. Или вот выпьет, как и было написано в этой записке, и... и... Что? Она ведь ослышалась? Или нет?
Её подводит богатое воображение - ощущение прикосновений губ к её коленям, к чересчур чувствительной коже на внутренней стороне бедра, к своду стопы и каждому пальцу на обеих ногах прокатываются по телу незнакомой волной, накрывают с головой и заставляют задержать дыхание. Всего лишь на миг, но ужасно досадно. Она хотела бы уметь выглядеть так же холодно и безразлично.
- Значит, вот чего ты всегда хотел?
Этот вопрос наполнен удивлением до краёв. Она сама, например, всегда хотела принимать решения, значить что-нибудь, быть кем-нибудь, сдвинуть мир с мертвой точки и разрушить гнилые стены. А он - целовать колени? И потом, сколько это - всегда? С позавчерашней ночи? Или, может, уже целых три недели? Раньше, кажется, Бэрк не особенно задумывался о существовании её вообще и её колен в частности. Всё звучит так странно и непривычно, но когда вокруг нет никого, кто мог бы посмеяться, как тогда, за завтраком, даже не обидно. Для приличия надо бы отвесить пощечину от души, но некому здесь следить за соблюдением этих приличий, а ей не хочется. Только хочется ощутить ту самую волну ещё раз.
- Тогда, если ты читал письмо внимательно, то должен быть вне себя от счастья. Потому что оно даёт мне возможность решать, кто будет целовать мои колени. Мне, а не родителям или старым договоренностям о помолвке.
Но ему всё равно, молча повторяет Беллатрикс, потому что это очень важно - не позволить себе забыть. Безумие настоящего Самайна закончилось, и если ей не показалась магия, заливающая алтарь кровью, а лес синевой, то всё остальное могло и показаться. А эти клятвы... Разве они не звучали как простая сделка? Честная сделка. Странная сделка. Очень очень странная невозможная сделка, а всё прочее - её подлое воображение? Разве она хотела чего-то другого? О да, пожалуй. Но в чем из того, чего она хотела, действительно можно признаться, когда другие желания равнодушно отвергнуты?
- Впрочем, это ведь всего лишь желания, да? Я вот хотела танцевать с тобой, и ты почти обещал мне. Но прятался на своём троне сразу, как только начинала играть музыка. А здесь её совсем нет, так что... Давай выпьем за это, раз других желаний нам не остаётся.

Что же она хотела, в самом деле? Она хотела танцевать, но...
Беллатрикс разжимает пальцы, отпускает его предплечье, но руки неожиданно кажутся неловкими и лишними, она не знает куда их деть, и обхватывает собственное запястье, чтобы не теребить по-детски подол мантии или, чего уж хуже, не начать кусать ногти. Бэрк бросает ей в лицо пункт за пунктом список собственных великих жертв, то, что кружило ей голову все эти дни, а теперь оказалось вот так структурировано и каталогизировано. Она могла бы добавить ещё несколько. Как насчёт "я обещал научить тебя чему-то такому, чему не учат в Хогвартсе, но без чего не обойтись главе рода"? А значит, "я верил, что ты станешь во главе рода, когда больше никто не верил или не смел говорить тебе об этом". Ничуть не менее ценно, чем "я приоткрыл для тебя завесу между мирами, я был чистой силой, и позволил тебе поверить, что ты можешь меня заинтересовать". Смешно: Беллатрикс намного лучше него самого знает, сколько он на самом деле успел сделать для неё за эти дни. И каждое напоминание об этом ранит - совсем не смертельно, но больно - осколком того искреннего "ты мне нравишься", которого, похоже, надо избегать ничуть не меньше, чем любви. Потому что единственное, чего он так и не смог сделать, - это перестать считать.
- Теперь ты выставляешь мне счёт за всё это? Ты потратил столько времени, да ещё и приложил столько сил, чтобы делать вид, что тебе нравится. Сколько же это всё стоит? Посчитаешь за каждый час или всё сразу?
Нет, ей не нужны фальшивые улыбки, нарочито протянутые руки, не нужны равнодушные поздравления, стихи или вот "выпить", если это тут же будет занесено в счёт. Когда она шла сюда, ей нужен был Бэрк, и если бы она только поняла это раньше, то пошла и сунула бы голову прямо в ледяное Черное озеро, чтобы прийти наконец в себя, чтобы вспомнить, кто она такая, и что ей на самом деле важно. Вот это была бы картина! И если бы эту голову откусил бы гигантский кальмар, даже тогда она не чувствовала бы себя так же глупо, как сейчас. Впрочем, нет предела совершенству: если уж ощущать себя дурой, то хотя бы полной дурой. Полезный урок. Белла подхватывает подол мантии и задирает его так, что ее колени, не закрытые гольфами, едва выныривают из-под края теплой ткани, тут же покрываются на ветру гусиной кожей.
- Несколько дней, мне было так хорошо, как будто все мои мечты сбылись одновременно. Будет справедливо, если ты тоже получишь то, о чем всегда мечтал. Честная сделка, верно, Бэрк?

Отредактировано Bellatrix T. Black (2025-06-20 19:45:11)

Пальцы так крепко сжимаются в кулаки, сминая ткань, что их сводит болью, но Беллатрикс не отпускает, потому что она должна услышать ответ, как будто этот ответ может что-то по-настоящему изменить. Бэрк не отвечает. Не словами, во всяком случае. Слова породили бы только ещё больше слов впротивовес, слова едва ли способны стать настоящим ответом. Но прикосновения - да. Так ей всегда казалось, и когда она чувствует его пальцы на своём лице, в волосах, то готова кричать о том, что была права. Нет, на крик не хватило бы дыхания - оно совсем перестаёт слушаться. Беллатрикс вдыхает и вдыхает, как будто вовсе забывая выдыхать, и сердце делает что хочет.
Тогда она наконец может разжать пальцы, позволить подолу тяжело упасть на полагаюшееся ему место, только чтобы упереться ладонями в его грудь - не отталкивая, а находя опору, тянется за поцелуем - боги, что она делает - отвечает на него так, как умеет, как чувствует, и это совсем не похоже на то, что было во сне, острее, плотнее, ярче, полнее восхитительной возмутительной новизной. Губы горят от незнакомого вкуса, для которого не придумали названия. Она собиралась чувствовать себя глупо, но вместо этого просто чувствует себя. Ей нужно ещё немного времени, совсем немного, чтобы понять всё, что чувствует, чтобы получить свои ответы, но прикосновения опять становятся словами. Беллатрикс пытается различить их смысл точно так же, наощупь, бездумно и осторожно дотрагивается до губ кончиками пальцев. Нет, кажется, это не работает так, но тогда о чем он? Что имеет в виду, когда говорит, что она предлагает ему не то? Разве она предлагала что-то? Оставляла выбор? Что хочет сказать, отбирая её имя? Об этом ли были их клятвы? О том, чтобы связать друг друга не-свободой? Нет, точно нет, никто не может пойти на такое по доброй воле.   И только слово магия самодостаточно настолько, чтобы значить лишь то, что оно значит. Всё. Приказ, которого невозможно ослушаться. Ослушаться которого обычно нет никакого желания, но всё уже давно сошло с рельсов обыденности, и сегодня не тот день, когда может вернуться. На мгновение она разрывает взгляды и роняет голову упираясь лбом в его грудь. Только для того, чтобы ничто не мешало чувствовать тяжесть рук на плечах, чтобы ещё раз поглубже вдохнуть и напомнить себе о клятвах. Она обещала быть той, кто ему нужен. Слабость - это не то, что может быть нужно хоть кому-нибудь. Потом она отступает на шаг назад и снова ищет его взгляд. Палочка выскальзывает из рукава, слушаясь поворота запястья. Но поднимать руку и принимать боевую стойку Беллатрикс не спешит.
- Я приняла твоего бога как своего. Я приняла твою магию как свою. Но если я приму как своё твоё имя, то вместе с ним возьму клятвой всё то, что ты сказал.
Беллатрикс знает, что жрицей щедро утопит в крови все алтари, которые найдет, а если будет мало, поставит новые. Беллатрикс знает, что из неё никогда не получится добрая богиня. Беллатрикс знает, какой королевой может стать. Беллатрикс знает, что если кроме неё тому, кто зовёт себя Дьяволом, никто не нужен, то кроме неё у него не будет никого. Беллатрикс не знает только, это ли то, чего он действительно хочет. И, может быть, она и в самом деле оказалась достаточно глупой, чтобы неосторожно перешагнуть за черту "нравишься", если даёт ему щедрую возможность подумать над этим ещё раз. А пока она заставляет себя улыбнуться.
- А теперь покажи мне, на что способна моя новая магия.

Бэрк не пытается остановить её, ни на секунду дольше задержать около себя. Только отступает ещё на шаг. Это правильно. Должно быть правильно, иначе в этом бы не было совсем никакого смысла.
- Хорошо, я буду помнить об этом. Ты тоже помни о том, что я сказала тебе.
Это не должно звучать как угроза. Беллатрикс надеется, что не звучит. Именно сейчас, ещё ощущая след прикосновений к плечам, к губам - она не хочет делать Бэрку больно.
Какое-то время после того, как урок начинается, это странное и непривычное ощущение остаётся с ней, но капли понимания - не получится - падают на него, как капли дождя на снежный ковер, и, капля за каплей, оно растворяется.
Не получится. Эта магия - тоже о боли. О смерти, но больше - о последних мгновениях, которые позволяют осознать её неизбежность.  Да, она знакома с ними, с этими мгновениями. Она знает, как судорожно мечется сознание и тело вместе с ним в поисках выхода. Она мпшинально поднимает руку, проходясь пальцами по собственному горлу, и понимает, что вокруг нет никого, кто мог бы послужить наглядным пособием для демонстрации заклинания. Никого, кроме нее и Бэрка. Это понимание - сродни истинному пророчеству: не даёт возможности изменить что-то, только подготовиться. Такое понимание рождает боль куда раньше, чем звучит заклинание. Разве не великолепно?
Круговое движение палочкой, формула - и так до тех пор, пока гнев не иссякнет. Беллатрикс не помнит, когда ее гнев иссякал сам собой. Во всяком случае, не за те минуты, которые человеку достаточно провести без воздуха, чтобы перестать быть человеком. Но она понимает, о чем речь. Как направить в руку огонь, сжигающий изнутри. Чувствует ли что-то подобное Охота, или огонь убил бы её? Неважно, она всё равно попытается.
Позже. Потому что сейчас Бэрк начинает объяснять, почему она должна сначала испытать заклинание на себе, и беззвучные шаги приближающейся смерти отчетливо заметны. Боги, почему же это так медленно? Зачем? Она задирает подбородок, потому что взгляд цепляет её взгляд. Наверняка выглядит надменно, а может, даже вызовом, но тем, кто нависает над Беллатрикс, давно пора к этому привыкнуть.
- Я не боюсь, - мгновение спустя она мотает головой, перечеркивая сказанное, и неровно улыбается. - Нет, это неправда, я боюсь, но тебе не нужно уговаривать меня. Я хочу этого и доверяю тебе. Только... Так лучше.
Она прячет палочку в поясную сумку, чтобы не достать её даже случайно. Не сопротивляться, когда в руке оружие, чуть сложнее, чем вовсе без него. Теперь она готова.
Нет, она оказывается совершенно не готовой. Не к заклинанию, а к тому, чем оно сопровождается. Да, он говорил это раньше. Точнее, начинал говорить. Продолжение Беллатрикс слушает с расширяющимися от удивления глазами. Подзаборный любитель метлы? Это какой-то особый ирландский эвфемизм? Почему этот невозможный король несет этот невозможный бред, если она только что объяснила ему всё на пальцах? Или у него голова только для того, чтобы корону носить?
Она собирается спросить, но не может больше ни вдохнуть, ни выдохнуть. Это ужасно несправедливо - не то, что она не может дышать и, должно быть, скоро умрет, а то, что она не может сказать глупому Бэрку, какой он всё-таки безнадежно глупый. Секунды уходят одна за другой, и рёбра начинает сводить болью, когда Белла пытается рефлекторно вдохнуть. Кому-то удавалось сопротивляться. Беллатрикс знает, что не должна, но всё равно делает шаг вперед. И ещё один. Какой же всё-таки дурак! И она ничуть не умнее, если не смогла увидеть. Бэрк никогда не мог бы радоваться её статусу. Потому что хотел бы видеть её, всю такую сиятельную и распрекрасную, бесправной и безземельной, млжет быть, даже великодушно спасти от какого-нибудь брака. Единственное, чем он по-настоящему болен - это тем, что кто-то может то, чего не может он, король, жрец и мордредов идиот. А её самой здесь нет: вместо нее могло бы быть что угодно, что принадлежало бы кому-то ещё. По краю зрения начинает темнеть, сужая пространство до его лица. Память судорожно бросается воспоминаниями о том, как она задыхалась в прошлый раз, чтобы извлечь из них хоть какой-то путь спасения. Но тот путь не подходит. И Беллатрикс поднимает руку и тянется последним усилием воли - на этот раз не к собственному горлу, а к руке Бэрка. Той, в которой нет палочки, для того, чтобы снова переплести пальцы, прежде чем потерять сознание.

Под "я люблю тебя" Беллатрикс теряет связь с реальностью. Под "я люблю тебя" она возвращается назад. В маленький безопасный мир, ограниченный его руками. К словам, которые звучат так, как будто Терренс Бэрк наконец начал понимать, что значит "всё". Она не хочет открывать глаза, чтобы не разрушить сон. Но если их не открыть, то никогда и не поймешь, было ли это сном или бредом лишенного воздуха сознания.
Беллатрикс открывает глаза. И странным образом только тогда чувствует вновь распирающий легкие воздух и рефлекторно заходится кашлем, который вжимает её сильнее в тело Бэрка и выбивает из глаз слёзы. Может быть, с первого раза было не очень понятно, но теперь она точно решила: она ненавидит умирать. Или оживать? Нет, эта проблема слишком сложная, чтобы решать её прямо сейчас, прямо вот так. Тем более, что приступ кашля иссякает, и, наверно, она должна сказать что-то в ответ, но слова путаются в голове в один неразборчивый клубок. Как иначе объяснить то, что она собирается сообщить Бэрку, что тоже ненавидит его, а губы вместо этого пытаются сложиться во что-то совершенно неподобающее и не подходящее по смыслу? Нет, никакой, в бездну её, любви. Она не может позволить себе что-то подобное. И даже пыжащийся своими деньгами ирландский король не может позволить такого - себе? Или ей?
Она запомнила это хорошо: всё, что ему нужно - это получить то, что принадлежит кому-то ещё. А потом, сложив в сундук, оглянуться в поисках ещё чего-нибудь чужого. Она видит это, вертит это знание в руках, и находит, что это так...
...так восхитительно. Что-то древнее в крови, что-то, что когда-то заставило ее предков создать империю, а предков Бэрка - разрушить её, отзывается на это открытие так бурно, что дыхание снова сбивается, становится чаще. И даже напившись вдоволь воздухом, она чувствует, что ей не хватает чего-то, чтобы убедиться, что жива. Нет, воздуха мало, нужно зелье покрепче. Собирая возвращающиеся силы, Беллатрикс упирается коленями в землю, не обращая внимания на загубленную мантию, выпрямляет тело, опираясь на его плечи. Целует теперь не в ответ, а по-настоящему, сама, требовательно. Пытаясь забрать себе хоть крупинку той смелости, которая позволяет глупому Бэрку вот так просто говорить вслух то, о чем он говорит, и не бояться стать слабее. Ведёт пальцами по горлу, пропускает их в его волосы. Сжимает в кулак, разрывает поцелуй, заставляя снова смотреть на себя. Улыбается не веря самой себе и шепчет в безумии нежности, на которую никогда не была способна.
- Кто писал эти правила, что ты так носишься с ними, draugadróttinn? У нас был один Самайн на двоих, будет Йоль и Белтайн. Со мной будет тот, кого я выберу, и если ты ещё раз решишь, что я - шлюха, которая может быть с кем-то "подзаборным", я клянусь, я найду для тебя самый ржавый и тупой нож и прикажу тебе вырезать им твою же печень и подать мне на блюде. И ты сделаешь это.

Да, он сделает всё по её слову. Это он назвал её богиней, даже если не собирался говорить этого. Это с его неосторожного согласия простые слова стали клятвой. Это был его собственный выбор, и он всё сделает. Хочет ли этого Беллатрикс? Она не знает. В желаниях и нежеланиях оказывается слишком легко запутаться, особенно когда кроме них есть ещё обязанности и правила, и обещания, и приличия.
Бэрк видит её другой. Лучше, сильнее, красивее наверняка. Без сомнений, точно знающей, кому и какой отдать приказ, чтобы её желания были исполнены. Ей нравится видеть себя такой в отражении в его глазах. Но как долго она сможет обманывать, чтобы оставаться такой? Должна ли продолжать до тех пор, пока этот образ не станет второй кожей, растворив первую?
От прикосновений и тепла другого тела, от поцелуев и неровного шепота желания прорастают сквозь тесное плетение выученного и привитого с детства. Беллатрикс знает, чего хочет сейчас, но обратись ее желание в приказ - и приказ глупее сложно было бы себе вообразить. Молчать о своих желаниях она совсем не хочет, но и как говорить о них, толком не знает. Она ведь должна хотеть чего-то действительно значимого, даже, может быть, великого. Такого, что оправдает все те имена, которые он дал ей. Что-то вроде "править миром" или "возродить магию древности". Но тело не слушается и дрожит даже от прикосновений сквозь теплую и плотную ткань мантии и школьной формы.
- Я хочу, чтобы здесь цвели нарциссы и дрок, чтобы на деревьях развевались ленты, и вокруг горели белтайнские костры.
Чтобы два тела, как одно, чтобы дыханием по коже, чтобы губами прокладывать по телу пути, чтобы так, как во сне, но только не во сне
Да, это то, чего она хочет. Чтобы всё остальное было уместным и своевременным. Вот только солнцу не прикажешь, да и люди нередко исполняют лишь то, что хотят исполнить. Однажды всё будет иначе. Когда Беллатрикс подчинит себе ту магию, которая в её крови с рождения, когда соединит все три в одну, когда любое ее желание действительно будет обращаться в реальность, минуя чей-то свободный выбор и свободную волю. Как же, должно быть, станет тогда скучно...
- Но сейчас миром правят другие боги, верно? Хочешь приказ? Танцуй со мной. Без возражений и глупых вопросов, просто потому что я хочу этого. Не думая о том, что тебе мешает. То, что умеешь, столько, сколько сможешь. В залог того, что Белтайн придёт.

Она слушает. Послушно прислушивается к шороху тишины. Не дышит, чтобы слышать больше - и слышит. Оглушающую и волшебную. Для тех шагов, что он совершит для неё, что может быть лучше?
Сердце Бэрка бьётся, быстро и ярко, и её собственное тоже. Беллатрикс чувствует пульс в соприкосновении губ - этого ритма достаточно для танца, и танец начинается. Снегом. Белла поднимается на ноги, поднимает к небу лицо, раскрывает ладони. Невероятно огромные и мягкие, снежинки опускаются на губы и ресницы, и даже прикасаясь к пальцам, не сразу исчезают. Она открывает рот и, как в детстве, ловит одну на язык. И смеётся. Она чувствовала это раньше, но так хотела увидеть своими глазами: свою безмерную наглость ирландское величество направляет не  только на тех, кто вынужден преклонять перед ним колени, его богу достаётся не меньше. И, быть может, отчасти за это бог и любит его, в самом деле.
Поиски палочки в сумке не занимают слишком много времени, она сама ложится в руку, и так было всегда. Выбор танца, кажется, Бэрк оставляет за ней, и Беллатрикс, пользуясь сплетенными руками, тянет его ближе к себе, чтобы скрестить их за спинами, начиная вольту. Танцуют ли это в Ирландии? Учат ли здешних королей тому, чем развлекается на балах чистокровное общество, кроме, разумеется тех аттракционов, ради которых балы и устраивают: распространения сплетен и заключения союзов одних заклятых друзей против других? Она не знает, и ей всё равно. В этом танце она, если нужно, может и повести, а после пары ошибок он наверняка сообразит, что к чему.
Эти шаги Беллатрикс знает так хорошо, что ей не составляет труда колдовать прямо во время танца. Это, быть может, немного неприлично, но вольта - о чем угодно, только не о приличиях. Первое заклинание заставляет густой снегопад вскипеть и, не успев каплями дождя упасть на землю, повиснуть туманом. Чтобы разогнать его ветром нужно лишь чередовать охлаждающее и нагревающее воду заклинания. Шаг, ещё шаг, простая магия. Воздух начинает двигаться и, пусть это совсем не похоже на зимние шторма, но как ветер перемен, который приносит с собой Имболк, в самый раз. Шаг, ещё шаг. Магия вплетается в танец, как это и должно быть, естественнее не придумаешь. Мокрая земля скользит под подошвами, но это не имеет значения. Ладони и локти соприкасаются в повороте, и дальше очередь взмыть на мгновение в воздух.
И очередь Остары.
- Aguamenti, - это для того, чтобы бежали ручьи. И ещё немного весны и пробуждения, - Herbivicus.
Семена, уснувшие до первых лучей возрожденного солнца, корни трав, замершие под землей - им не нужны боги.  Они чувствуют магию и отвечают на магию. Пусть неохотно, но пробиваются сквозь подгнивший ковер прошлогодней листвы и холодную землю, возмущенную таким обращением, острыми зелеными стрелками. Беллатрикс снова смеется и уступает очередь. Снова находит опору в его плечах. Снова вглядывается в лицо в поисках следа слабости, готовности сдаться и отступить.
- Время Белтайна.

Наверное, он сам бы струсил. Сказал бы, что “танец” - можно трактовать шире. Сплетение магических сущностей, игра заклинаний. Разве смена сезона не танец? Выбрал бы полонез, павану. Злился на собственную слабость, на желание юркнуть под камни скользким угрем… но ему не придется - выбор за Беллатрикс. И выбор её…

Бэрк понял, о чем она, ещё на позиции рук. Да, он видел. Даже вроде бы танцевал. Давно, очень давно. В прошлой жизни, которую больше не помнит. Один раз. Или два? Смеясь, ошибаясь в шагах. Теперь смеяться будет одна Беллатрикс, когда он не сможет, упадет лицом в холодную грязь. И, конечно, она сравнивает его со всеми другими, с кем танцует обычно. С красавчиком Ивеном. С плечистым О’Конналлом. С собственным отцом, прекрасно умеющим владеть своим телом.

Но - дьяволы преисподнии! - она ведь знала. Знала. Прекрасно знала, как это будет. Ей нарочно хотелось видеть, как он запинается и хромает, хватает за её локоть - не чтобы поддержать, но самому найти опору. Так что ж. Пусть посмотрит. Он честен в своем уродстве, как человек с начисто снятой кожей!

Он не помнит шагов. И повторять их сложно, так сложно. И вдвое сложнее от того, что тело расходится болью. Этого она хотела? Чтобы он кричал и стонал, но стонал не от страсти. Ведь дело не в танцах. В чем? В прилюдном “ты моя” на Круахан Ай? В Tu suffocans?
Мстительная сучка, Беллатрикс Блэк.
Бэрк смеется. Такой она ему тоже нравится. Такой? Или особенно?

Она предлагала убийство, держала чужое сердце в ладонях. Умирала без тени страха и жалобы. И сейчас, да. Кто ещё посмел бы смеяться над ним? Так.
Беллатрикс Блэк. Королева Ада.
Разве мог бы он выбрать другую?
В лице Бэрка нет ни кровинки, но он улыбается. Улыбкой? Оскалом?

И все же нет, визжать от боли будет кто-то другой. Кто-нибудь из английских ручных собачонок. А он ирландец. Балор. Жрец Великого Бога. Чтобы заставить его отступить нужно что-то серьезнее проскользнувшей по грязи ноги. Что-то весомее страха уронить наследницу древнего Рода. Что-то сильнее боли. Ярче грядущего беспамятства.

Зеленые ростки тронули мерзлую землю. И им так нужно тепло Великого Бога. Объятия теплого солнца. Но нет, до этого далеко. От ноября по апрель и май. Но что-то он может. В нем самом остался огонь Господа Керна. Там, в глубине, под сводами грудной клетки. В глубине глаз, подернутых синевой, словно инеем. Там, глубоко внутри горит золотое пламя. Бог однажды зажег его, и только он однажды его потушит. Он и больше никто.

— Время Белтайна.
Они останавливаются, и на мгновение Бэрк замирает, тащит вверх этот свет. Золотой огонь. И тот отвечает ему. Сначала по капле, но больше и больше. Заливает радужку, струится по венам, копится в кончиках пальцев. И Бэрк творит согревающие чары для земли под ногами, для девушки, что держит в объятиях. Поджигает спеллом лежащую поодаль ветку. Не костер, нет. Костры Белтайна не собираются просто так. Не собираются из случайных веток, не собираются без молитвы. И этот потухнет быстро, едва лишь коснется мокрой холодной земли. Но нужно ли больше?
- Белтайн.

Он смеется бескровными губами на бескровном лице. Ловким движением прячет палочку в рукаве. Поднимает Беллатрикс за талию, кружит, делая оборот. Боль должна быть чудовищной, должна уже накрыть сознание черным крепом… но боли нет. Может, он перестал чувствовать вовсе? Может, он уже умер?
Так даже лучше.
Значит, они в Аду. Мокром холодном Аду. И под их ногами цветы, которым нужно будет погибнуть. Всё однажды погибнет как эти цветы.

Сон, смерть, реальность. Он никогда не умел различать одно от другого. Он смеется. Касается губами черных змеистых прядей. Касается лба и щек. Запрокидывает чужую голову. Ищет губы, словно вслепую. Подхватывает Беллатрикс на руки.
- Я исполнил твое желание. Ты моя.