Он мог поздравить её вчера. Сам. Или в ответ на официальное письмо герцога Сассекса. Мог прислать подарок. Но не сделал ни первого, ни второго, ни третьего. Только посмеялся, прочитав бумагу с печатью Блэков, а после кинул в камин.
Танцевать в вечном пламени? Извольте.

Беллатрикс его не звала. К чему пустые расшаркивания? У него самого для припадков вежливости были аж два министра за сутки. Да и в конце концов для того, чтобы плодить гору ненужной бумаги, Глав Родов и без него достаточно. А для почетного эскорта новоиспеченная Наследница всегда может придержать О’Конналла. У него теперь даже есть пятьдесят тысяч. Может быть даже хватит на целое платье от месье Кутюрье. Если, конечно, не слишком задирать планку и крутить носом.

В то, что парень из шотландской деревни использует выигрыш с толком, верилось слабо. Распоряжаться деньгами, никогда прежде их не имея, трудно. И вдвойне трудно вложить их куда-то с пользой. Пример такого голодранца, забирающего из Бэрк Холла пшик за миллион, до сих пор стоял перед глазами. Хотя, может, он недооценил хватку мистера Реддла, и он прямо сейчас поднимется, разводя ониксов на заднем дворе?

Впрочем, потешаться над почти-Министром стоило очень негромко. Он попытался прижать к стенке Горбина и сделать из него шпиона. Возможно, даже что-то уже получил взамен. Или получит. Разумеется, у Джеймса Горбина, как и у всех людей Бэрков, есть непреложный обет на дачу показаний против Хозяина. Но кто даст гарантию, что эта старая лиса не обойдет его, как только станет по-настоящему больно?

Да и… разве дядюшка Горбин будет один? Кто хочет, всегда найдет способ. Это лишь значит, что Том Марволо Реддл не гнушается подобными средствами. Угрозы, слежка, шантаж… так вот она, Власть на любви! Разочаровательно. Зато надежно.
Ему ли, держащему в руках чужие сердца, этого не знать.

Но впрочем, стоило только в воскресенье перешагнуть порог Хогга, и Бэрк словно забыл обо всем разом: о Реддле, Самайне,  О’Конналле, семейных делах, и даже о мертвом Пересмешнике из Коннемары. Это все могло подождать сутки. Или даже учебную неделю, пока он все равно в стенах Школы. Можно спокойно обдумать все, что удалось узнать. Попытаться найти новые цепочки, ниточки, связи. Найти тот самый хороший выбор в падении с метлы.

Все могло ждать, кроме одного. Беллатрикс.
Сложно поручиться, что он сам доживет до её семнадцатилетняя. И, тем более, до вступления в настоящее наследство. Так стоило ли терять время сейчас? Когда оно ещё есть?

Бэрк ждал её в начале Запретного леса, под старым дубом, который сложно проскочить даже не завсегдатаю подобных прогулок. Не сомневаясь ни секунды в том, что Беллатрикс придет. Из любопытства или пылая гневом - без разницы. Он просто хотел ее видеть.

И теперь, тяжело опираясь на трость из черного дерева, с улыбкой смотрел, как Блэк подходит все ближе, и ближе, и ближе. Быстрая, сильная, смелая. Резкая, как удар кнута.

- Беллатрикс. - в глазах Бэрка нет больше света луны Самайна, тот потух и истаял там, на пороге Круахан Ай, когда он запирал ворота для мертвых. Но синева все ещё осталась. Непривычная, но вполне человеческая.
- Я рад тебе.
Он обещал говорить правду.

Она говорит, и ее «не забуду» ценно. Оно пахнет чужой кровью. Сталью ножа, когда он сам уже не сможет его держать. Пахнет спокойствием тишины заиндевелого зала. Смертоносно. Правильно. Убийственно-честно.

Но ещё больше ему отвечают ее ладони. И в эти секунды она снова его. Та, из сна, что предлагала танцевать в вечном пламени. Что забрала сердце Балора, оплетая ногами его бедра.

Может быть однажды это станет правдой ещё в каком-нибудь мире. Пусть даже не прямо сейчас.
-…Ты ведь получил письмо?

Получил. И сжег.
Бэрк чуть заметно пожимает плечами в ответ своим мыслям.
- То же, что и всегда. Недовольных будет много. Но, если ты выдержишь первый натиск, со временем они привыкнут. Кто-то отвлечется, кто-то умрет, кто-то почует звон золота.
Да, они говорят о Блэках. Тех, что приходятся Беллатрикс какой-то семьей. И, судя по тому, что он видел на Самайне, для них это не только общность фамилии. И все же.
- Твой отец сейчас за тебя. Он умный и влиятельный. Это ценно. Без него было бы сложнее. Даже со мной.

Об этом ли она спрашивает? Что хочет разделить? Проблемы? Задачи? Волнение? Радость? Может ли он разделить радость, зная, что она всегда будет слишком свободной от него. Слишком чужой. Слишком обязанной своему Роду и земле Сассекса?

Но что-то ведь всё-таки может. Что-то, что тоже будет правдой. Пусть и не той, что она хочет услышать. И Бэрк делает шаг навстречу, придвигается ближе. Скользя взглядом по её губам, по бешеному темному пламени в глазах. И голос его становится тише.

- За это стоит выпить, разве нет?
И ещё тише, одним дыханием, улыбкой бескровных губ:
- Кажется, я всегда хотел целовать твои колени. Но Главой Рода, ты будешь особенно хороша.

Шеймус МакБрайд ждет их чуть дальше, за молодыми дубками и зарослями орешника. В артефактной палатке, сделавшей из прогалины новую Тайную Комнату Хогга. Почти настоящую, с потолком из звездного неба. Свечи и алкоголь они принесли заранее. А Шеймус, конечно, стащил что-то из еды и стаканы. Этому новому «королевскому другу» безусловно понравился Бург Кастл. И можно было не сомневаться, что он сделает все, чтобы остаться там навсегда.

Знал ли он об ее возможности решать? О, да. Знал ещё в Самайн. И даже в некотором роде видел эту возможность вживую. Беллатрикс выбирала, выбирала свободно и не ограничивая себя ни в чем. Вот только выбирала она всегда кого-то другого. Кого-то, кто был лучше. Быстрее. Сильнее. Кого угодно, но не его.

Или она ждала, что Король Коннахта будет бегать за ней весь праздник и умолять?

Бэрк изогнул губы в улыбке.

Прятался. И, конечно, прятался он. Жалкий трус.
Уголки губ поползли выше. Неровно. Опережая друг друга. В улыбке без смеха, сделавшей синие глаза темнее. Плеснувшейся в вены огнем и смертельным ядом.

Или это такая забавная игра, которой он сам же её и научил? Где вместо трепета ресниц упоминание о том, что могло бы быть, но не было и не будет?
У неё получается почти хорошо. Он оценил.

Почти, потому что она не права.

Или… она и вправду так думает?

- Так уж и прятался, Беллатрикс? - Бэрк поднял бровь. Посмотрел на собеседницу, прикидывая, какая глубина интриги может скрываться за радужкой темных глаз, а потом вдруг рассмеялся. - Ты стояла на Круахан Ай, как моя жена. Я открыл тебе Бург Кастл от чердака до подвала. Я поделился с тобой кровью и магией. Я подарил тебе сердце. Даже не одно! Обещал тебе помощь, даже когда думал, что воюю против твоего отца и всех его тайноклепов. Да, черт тебя возьми, я поперся с тобой туда, куда ни один человек не пойдет в здравом рассудке. Каких танцев ты ещё ждешь? Бальных? Или, может, стихов в духе Розье?

Бэрк глотнул воздух, выравнивая дыхание, делая голос спокойным настолько, насколько это позволило сердце, предательски подскочившее к ребрам.

Что она хотела? Луну? Звезду с неба? Чтобы он встал в очередь третьим?

- Я, прости, в этих дисциплинах не силен. Как там было?
«Нет повести печальнее на свете,
Чем маги на шекспировой диете». Поэтому, да, время выпить.

Терренс качнул головой в такт своим мыслям, вернул уголки губ в улыбку и предложил собеседнице руку. Настолько нарочито галантно, насколько ему это позволила опора на трость.

Отредактировано Terrence T. Burke (2025-06-20 16:33:28)

Беллатрикс говорит, и слова ее бьют наотмашь. Словно вся она разом стала дождем из стекла. Хлынула. Вспорола воздух тысячью бритвенных лезвий. И от этого больно. Так мучительно больно от убийственной прямоты, словно лезвия эти начисто сняли кожу. Несколько дней было хорошо? Хорошо с О’Конналлом. Хорошо в объятиях Макграта. А он словно дворовая псина, которой кидают кость, чтобы прекратить жалкий и нудный скулеж.

Кто ты такой, Терренс Теодор Бэрк? Что ты здесь забыл?

И вправду. Кто он рядом с ней? Прекрасной, огненной, звездной. Неупокоенный. Тварь из бездны, не имеющая ни названия, ни души. Пепел и прах. Ничто. Пустая руна.

«За каждый час или все сразу».

Улыбка давно истаяла, и брови сошлись на переносице. Беллатрикс никогда не полюбит его. И не должна. И не нужно. Он Балор. Он все равно не умеет любить. Не может. Это все только сердце. Чужое. Глупое. Лучше бы его вырвать.

«Честная сделка».

Честная. Как у уличной шлюхи в порту. Кто из них шлюха? И почему же так… дешево?

Он кривит бескровные губы, роняет трость в жухлую траву, придвигается ближе. Оплетает ее лицо объятием дрогнувших пальцев. Скользит по щекам, ныряет в темные кудри.

Он ей противен. Омерзителен. Что уж теперь. Третий? Пусть будет третий, шестой, восьмой. Это все равно, пока она так обжигающе рядом. Он хочет ту, что держит в своих ладонях. С согласием или без него. Дорого. Дешево. Ценой своей жизни. Прямо сейчас. Честная сделка.

Ещё ближе, и на мгновение он оплетает губами её губы. И сердце бьется о ребра так сильно, что ещё немного, и они распахнутся чудовищным алым цветком. Оплетает, ласкает, потом касается лбом её лба и шепчет одним дыханием:

- Я хочу тебя, Беллатрикс Блэк. Я очарован тобой. Я тобой болен. Ты моя Жрица. Моя Богиня. Моя Королева. Мне не нужна никакая другая. Честная сделка? Пускай и так.

Он скользит пальцами по её плечам, пытаясь угадать под мантией гладкость кожи. И дыхание его становится густым и тяжелым.

- Но нет, то, что ты предлагаешь не то. Я обещал иначе. Я обещал тебе всё. Всё, Беллатрикс Бэрк. А ты даже не знаешь ни одного заклинания из своей новой родовой магии. Магии крови, что течет теперь в твоих венах. Значит, это пока не сделка. Это чистый обман. А я Дьявол, а не мелкий мошенник.

Доставай свою палочку.

Отредактировано Terrence T. Burke (2025-06-20 23:54:40)

Беллатрикс повторяет его слова, словно сомневается. В чем? Все ещё? Словно не верит ему или ищет наощупь кого-то другого. Как он сам искал среди знакомых лиц иллюзии фейри.
Предупреждает?

Злится?

Жалеет?

Жалеет, что на секунду ответила? Что клялась? Что пришла? Как пожалел уже Ивен Розье. И теперь с улыбкой переспрашивает, что точно он предлагает, травку или секс, чтобы после велеть ему отправляться в Ад.

Но он не предлагает. Не спрашивает. Все уже случилось. И Ад покачивается кровоточащими ветвями, как только он закрывает глаза. Ад смеется Пересмешником из Коннемары и заиндевелым залом Бург Кастла.

- Оно уже твое. Ты можешь не называть его, не писать в бумагах, когда станешь герцогом Сассекса, но оно твое. На четверть, десятую, сотую, и всё же ты теперь Бэрк. Часть и моего рода тоже. И ты должна помнить это, когда творишь нашу магию. Иначе все, что я расскажу, просто слова, бесполезные взмахи палочкой.

Стать частью клана чудовищ. Противно? Страшно? Это не стихи, и не танец. Но музыка. Великолепная музыка тишины. Пустота во все концы мира. Плач черных ветвей. Всполохи пламени, не дающего света. Она предлагала зажечь ему новые алтари. Жаждала посмотреть на чужую смерть. Но не хотела быть подобной ему? Не собиралась?

В груди плескается яд вперемешку со смехом. Она не хочет его, но он уже навсегда стал её частью. Кто бы ни был в её постели, и кого бы она ни признала своим женихом.

Всё. Ты же просила всё. Честная сделка.

Она его ненавидит? На губах все ещё горит прикосновение её губ. Безумное. Сладкое. Купленное. Пахнущее теперь кровью и пеплом. Стоило ли оно того? Оно стоило даже больше.

Он тоже улыбается. Улыбается, даже когда делает шаг назад, и от неловкого движения боль пронзает тело насквозь. Пустое. Боль не имеет значения. Не сейчас.

- Наша магия - смерть. Не битва, не война. Смерть. Та, что приходит бесшумно. Сквозь стены и мысли. Взгляд, забирающий последний вдох. Высшая форма, доступная истинному Балору. Самому первому.

Здесь не важна стойка. Поза. Ничего из того, что говорят в дуэльном клубе. Ты просто даруешь. То, что испытывал сам. То что стало привычным. Благословляешь. И в этот момент ты ощущаешь мир иначе. Как будто… - Бэрк сводит брови на переносице, подбирая слово. Такое, какое будет понятно и ей. То, что она уже видела, испытала  - как будто ты часть Дикой Охоты. И у тебя нет ни привычных человеческих чувств, ни живого человеческого тела. Как будто ты умираешь, и на мгновение мир останавливается на стыке между реальностью и забытием, когда вдыхать слишком поздно, а все вокруг становится черным и алым. Ты ведь знаешь его? Я видел на твоей шее следы от пальцев. Если знаешь, то после поблагодари визави за помощь. От него была польза.

Он не спрашивает, кто это. Откуда и почему. Враг ли это или пылкий возлюбленный. Она прекрасно справится и сама.

- Но есть и другие способы. Много. Есть смерть, что идет через гнев, и это подходит тебе куда больше. Ведь в тебе столько собственного огня, что хватит и капли проклятой крови, чтобы заставить его пылать. - Бэрк касается места, где под тканью мантии бьется сердце Беллатрикс. Прекрасное, огненное, звездное. Обводит его силуэт тонкими длинными пальцами.
- Гнев рождается в груди. На мгновение останавливает сердце, сжимает. А потом вдруг расходится огненным жаром, заставляет кипеть твою кровь, застилает глаза алой пеленой. Превращает того, кто вызвал его, в чашу боли. Отец выбирал адское пламя. Он насылал его мгновенно, а потом улыбался, глядя, как ревущая огненная струя охотится за живым. На страх. На отчаяние. На чужие муки.

Мгновение он тоже улыбается. Чуть задрав подбородок. Улыбкой без смеха. Темным пламенем Ада. Как улыбался Король Карактак. А после смотрит в глаза Беллатрикс. Медленно-медленно. Долго.

- Но мой гнев пока недостаточен для огня, я умею только причинять боль. Она не убивает, просто заставляет так думать. Тот, кто тебя разозлил, окунается в ощущение, что задыхается. Это чувствует его тело, его разум, его сердце. Этому сложно сопротивляться. Хотя О’Конналл вот пытался. И даже порезал мне мантию. Формула «Tu suffocans» - «Ты задыхаешься».

Палочка скользит в ладонь, направляется в чужое горло.
- Круговое движение. Так долго, пока твой гнев не иссякнет. Или пока тот, кто стоит напротив, не упадет. Ты чувствуешь беснующееся пламя, и направляешь его на противника. Оно идет от груди, по плечу, до кончиков пальцев и палочки. И в этот момент гнев обретает форму словами. Ты произносишь формулу и представляешь, как пальцы сжимаются на чужой шее. Как противник бьется, давится хрипами… это должно быть почти осязаемо для тебя. И, значит, ты должна знать такую смерть в обе стороны. Прочувствовать её сама. Ощутить в полной мере. Мы знаем, что такое умирать на себе. Каждую из доступных потом смертей.

Он делает ещё шаг назад. На мгновение ловя взгляд Беллатрикс своим. Цепко. По-соколиному остро.
- Сейчас не сопротивляйся. Просто прочувствуй. Окунись в это состояние. Я не злюсь на тебя так сильно, чтобы ты потеряла сознание. Я расскажу свой гнев словами, чтобы было понятно из чего он возникает и как обретает плоть. И, значит, я не стану в моменте настоящим Балором. Ты сможешь куда больше, чем будет сейчас.

Бэрк медленно опускает голову, отыскивая в своих воспоминаниях то, что было мучительным, злым, недавним. Кажется, он погасил уже все, но сейчас хватит и искры.

- Я болен твоим огнем, твоим пламенем. Я смотрел на тебя глазами Владыки мертвых, и знаю, что другой такой больше нет. Ты вся - сияние Неба и Ада. И я не хочу другую. - Он смотрит в глаза Беллатрикс, и на мгновение бледные губы дрожат,  кривятся - Но ты уже приняла моего Бога и ты уже наследник Блэков, своей, другой земли. И, значит, у тебя уже сейчас свой Йоль, свой Белтейн, свой Самайн. Даже дети твои, только твои, всегда Блэки. И, значит, с тобой может быть любой подзаборный любитель метлы. Но не я, жрец и ирландский король. Рад ли я это узнать? Безумно.

Бэрк сжимает губы в тонкую злую линию, и вскидывает руку.
- Tu suffocans.

Отредактировано Terrence T. Burke (2025-06-23 13:29:19)

Доверяю. Доверял ли кому-то он сам? Доверял ли Маро, Адо, собственному отцу? Доверял ли кому-то, даже если любил? Даже если был вынужден доверять?
Разве не искал подвоха, лазейку, второй, третий смысл? Искал и… находил. Да, он всегда находил. Что-то новое. Обжигающе-страшное. Ещё тогда, когда почувствовал на себе, что Адо Литрим - тоже Балор, безумный в проявлении своей ярости. Когда услышал от отца, что калечный наследник больше не нужен. Просто сломанная вещица. Когда увидел, с какой ненавистью Королева Камилла плюет на гроб того, с кем делила свой трон столько лет. Когда узнал, с какой поспешностью дядя, граф Слайго, готовил погребальный кортеж.

Он искал подвоха и с ней. Подвоха, оскорбления, удара наотмашь. Пощечины. “Ты мне больше не нужен, Дьявол Теодор Бэрк. Я получила всё, что собиралась. Мне всего достаточно. Без тебя.”

И теперь почти с ужасом смотрел, как Беллатрикс убирает палочку. “Я хочу этого и доверяю тебе”. Доверяю. Он сам бы лишь сжал оружие крепче. Даже в том сне, он разорвал объятие ветвей, оплетающих его шею, сам. Не дожидаясь. И сейчас, вместо неё, он бы дрался. Плевал на договоренности и запреты. Он бы дрался, бил в цель, даже если бы и не мог. Не доверял. Ни на секунду не доверял. Ни другу, ни врагу, ни любимому. И тем более - не доверял бы такому, как он. Чудовищу

Искра злости, вытащенная из груди, тает. Хиреет. Даже обильно политая словами, она толком не дает всходов. И это значит, что он обманет Беллатрикс даже в этом. Не сможет дать ей то, что хотел. Что она приняла. Выбрала свободно. Должна получить по праву. И заклинание погаснет, оставив за собой только послевкусие слабости. Никчемного спелла, не стоившего усилий.

Нет. Нет. Так не должно быть. Не сейчас. Он обещал!

Бэрк закусывает губы до крови. И сознание его мечется в поисках нового, иного огня. Всепоглощающего. Чудовищного. Безумного. Адского.
Мечется. Ищет. И… вдруг находит. Находит в себе то пламя, что по слова Сигнуса Блэка, убило больше людей, чем боевые заклятия. И это пламя вспыхивает, из сердца. Черное, золотое, алое. Проходит по венам, сжимает, ласкает, сжигает, становится видимым на кончике палочки.

Любовь.

Он не причиняет боль Беллатрикс. Он отдает ей свою. Ту, что была во сне. Что оплетает ветвями, скользит по коже. Ту, что он сам прижимает к губам. Что дарит стон наслаждения, прежде чем выломать ребра, задушить, сжечь, бросить в забытиё. Черное, черное, алое.

Беллатрикс касается его пальцев, и он сплетает их ласково, крепко, смертельно. Как раньше. Приоткрывает губы, словно для поцелуя, смотрит почти не мигая. И в черных зрачках его плещется адское пламя Балора.
- Я люблю тебя.

Она угасает разом, как свечка. Он лишь чудом успевает бросить палочку, поймать Беллатрикс за плечо. Удержать от падения в осеннюю грязь. И теперь осторожно и бережно опускается вниз вместе с ней. Обнимая, прижимая к себе. Свиваясь вокруг чудовищной черно-рыжей змеёй.

И Беллатрикс такая красивая. Принадлежащая сейчас ему. Ему одному. Все эти секунды. Навсегда. Он скользит кончиком носа по её щеке, вдыхая аромат её кожи. Запоминая его до последней детали. Оплетает губами безмолвные губы. Медленно. Медленно. Сладостно.

Его.
Его.
Только его.
Кровавая. Звездная. Огненная.

Тело колотит от возбуждения. Сжимает желанием. Он хотел бы ласкать её всю. Всю целиком. Сейчас. Ощутить её прикосновение на собственном теле.

Он прижимается щекой к её волосам, и шепчет тихо, горячечно, почти на грани дыхания. Не замечая осенней грязи и холода. Всего мира. И даже того, как дрогнули ресницы самой Беллатрикс.

- Я люблю тебя. Только тебя. Никого и ничего больше. Только тебя. Всю. Целиком. Такой, какая ты есть. Госпожой Сассекса. Британии. Всего мира. Я убью для тебя любого. И убью любого, кто встанет на твоём пути. Сияй.

Отредактировано Terrence T. Burke (2025-06-24 15:22:33)

Она жива. Конечно, она жива. Но на секунду Бэрк даже не может понять, плохо это или хорошо. Аврорат, Азкабан, гнев Сигнуса Блэка - всё это кажется таким далеким и несущественным. Но мертвая Беллатрикс принадлежала бы только ему. Навсегда. А живая снова может выбирать. Выбирать. Выбирать не его!

И ещё хотя бы мгновение. Мгновение, когда он может касаться её губ. Он. Говорить о своей любви. Чудовищной любви Балора. Говорить, и не получать отказа в словах, танцах с О’Конналлом, дурацких письмах на Главы Родов. А сейчас…

Он путается пальцами в её волосах, пока она делает новый вдох, пока поднимается на колени. Он смотрит на её губы, изгиб её шеи. Он мог бы всё закончить. Сейчас. Всё ещё может. Не магией. Он умеет. Она будет его. Только его. Навсегда.

Но тело Беллатрикс так рядом. Так обжигающе рядом. И жажда, что владеет им сейчас сильнее, чем все сомнения разом. Чем возможное будущее. Чем реальное настоящее. Он скользит пальцами по её бедрам. Падая, погружаясь в воспоминания сна, словно в тёмную воду. Смешивая их с ощущением на кончиках пальцев. Никого и ничего больше. Только тебя.

Он смотрит на неё, почти не мигая, чувствуя, как пах наливается жаром. Хватает воздух начисто пересохшими губами. И сердце его бьётся гулко и тяжело. Только тебя.

Она целует его сама. Первая. И от прикосновения губ все мысли тают, плывут, качаются в пламени. Что он хотел? Зачем он пришел? Мир бьется в висках её именем. Её запахом.

Ладони Бэрка скользят вниз, но чертова мантия кажется бесконечной. Плотным коконом отлетает ей ноги. Нужно подумать, как сделать ткань прахом и пылью. Но сейчас он не в состоянии думать.

Беллатрикс прекращает поцелуй, тянет его за волосы. С властью, не дозволенной больше никому. Принимая, владея, входя в своё право. И это так терпко, так пряно, так остро быть сейчас только песчинкой. Тем, кто подчиняется движению её пальцев, что на мгновение у Бэрка перехватывает дыхание, и, замерев на секунду, он просто наслаждается ощущением. Запрокидывает голову с послушанием сытого тигра, пьет её взгляд, её голос, каждое её слово. Слово, которое мог бы сказать только Балор. Такой же как он. Нежность и смерть.

Согласие? Признание? Угроза? Так сложно различить, что тут важно. Но фразы сжимают горло удавкой, ласкают обнаженную кожу, и Бэрк приподнимает в улыбке уголки приоткрытых губ, отвечая чуть слышно, одним дыханием:
- По твоему слову. Я сделаю всё.

Так терпко. Так страшно. Так остро. Так сладко. Беллатрикс как стихия. Лесной пожар. Как заставить её продолжать? Ещё немного продлить мгновение.
- Что ты хочешь сейчас? Прикажи мне.

Он ждал приказа короче. Разрушить город. Построить дворец. Что-то посильное для Балора. Но нарциссы и дрог распустятся ради Великого Керна. А он не Керн. Он даже не Стеффан Розье, способный создать иллюзию из пустоты. И собственное бессилие колет, зудит, возвращает в реальность.

Но что-то ведь он может? Что-то. Разве не ради этого нужна магия? Делать то, чего ты иначе не в силах. Делать то, чего ты иначе не в праве.
Какой же он Дьявол, если на первом желании ответит: «Я не умею»?

Нет, нет. Только не он. Только не с ней.

На мгновение Бэрк сводит на переносице темные брови, пытаясь уцепиться за что-то, найти что-нибудь подходящее. И Беллатрикс словно читает его бессилие.
«То, что умеешь, столько, сколько сможешь. В залог того, что Белтайн придёт»
«Белтайн придет»
«Не думая о том, что тебе мешает»

Он перебирает ее слова, словно цветные камешки. Он обещал ей всё. Весь мир. Сколько он может - это слишком, отчаянно мало. «Мешает». Дьявол видит возможности, а не преграды. Ради преград она могла бы позвать Адемаро.

Нарциссы? Пусть будут нарциссы.

На мгновение он оплетает её лицо ладонями. Тянется губами к губам, касаясь их с жаждой и жадностью. Его. Его. Только его. Чтобы ни пришлось для этого сделать.
Нарциссы.

На мгновение он оглядывается, отыскивает на земле свою палочку, доставая её из грязи и листьев. С Самайна до Йоля правят другие боги. Но разве эти боги не они сами? Несущие в своих венах холодное пламя зимы?

- Для танцев нужна музыка. Слушай со мной. Наша музыка - тишина, обжигающий холод, скрип снега. От Самайна до Йоля. Зарево северного сияния.

Он касается губами её подбородка. Касается шеи. Проводит кончиком носа по скуле, до краешка уха. Обжигает горячим дыханием:
- Иней ляжет на окна. Лед сделает реки хрустальными. И все живое будет прятаться в норах, спасаясь от стужи. Все живое будет хранить свой огонь. Ждать весны.

Снег идет на Рождество в большом зале. Бэрк потратил столько времени в первый свой год, чтобы узнать, как сделано это чудо. Как созданы эти белые теплые хлопья. Каждый год… но сегодня снег будет идти для неё. Для нее одной.

Он оплетает губами мочку ее уха. Выпрямляется, вскидывает палочку.
- Enchanting Snow*.

И улыбается, глядя в темный огонь ее глаз.
- Смотри, уже Йоль. Ещё немного, и ветры придут, налетят безумными ведьмами. Но будет поздно, поздно. Ведь время Имболка, Святой Бригитты, и будет время поить молоком пробуждающуюся землю…

Он кладет руку поверх ее руки, сплетает с ней пальцы. Нежно, безудержно, намертво. И шепчет одними губами.
- Давай, Беллатрикс, танцуй же со мной. Пусть снег разойдется ручьями Остары.

Отредактировано Terrence T. Burke (2025-06-29 14:30:39)

[dice=13552-1:20:0:Благополучность завершения танца]
Бросаю, потому что типа по заявке как бы проблемы со здоровьем.
Типа при самых нижних обморок, при самых верхних и максимальных - здоров как буйвол ибо проклятие перестало работать.

Беллатрикс вглядывается в его лицо в поисках слабости, но не находит и тени. Потому что боль - это не слабость, слабость - это сдаться. Бэрк с лицом белым, как недавно наколдованный им снег, не сдаётся. Скалится. Смеется. Но не сбивается с шага, а то, что путает их иногда, - так какое это может иметь значение? Правила хороши ещё и тем, что их так весело проверять на прочность.
Беллатрикс продолжает движение и не отводит взгляд - теперь он пойман в капкан, намертво связан тем, другим, то ли огненным, то ли ледяным. Почти чувствует, как шире и шире расплываются зрачки. Если бы она только была кем-то другим - Андромедой, Ивеном - если бы она могла позволить себе эту роскошь, она кричала бы о любви. Но она - это она, и в её мире, наролненном страхами, любовь - это ещё одна опасная уязвимость. Поэтому она отдаёт то, что может отдать. Делится магией своего рода так, как Бэрк делился с ней. Щедро. Безусловно. И что с того, что эта магия - пытка? Не просто боль ради боли. Пытка-испытание. Для тела. Для души. То, что, не убивая, делает сильнее.
Он танцует с ней, и магия кружится в том же танце. От тепла земля парит. Едва проклюнувшаяся трава вспоминает, что несет в себе бутоны, и лениво раскрывает их. Обман? Или естественная скоротечность времени? Белтайн.
Беллатрикс взмывает в воздух и беззвучно смеется самым счастливым восхищенным смехом. Она знала? Знала. Всегда знала, что Бэрк сильнее многих других, сильнее боли и страха, сильнее, чем думает сам. Она знала, но хотела ещё раз увидеть это, потому что есть вещи, на которые можно смотреть бесконечно. Хотела увидеть и показать это ему - этим делиться ничуть не менее приятно, чем пыткой и магией. Жалеет ли, отмечая бледность, напряженные движения, бескровные губы? Абсурдно...
Беллатрикс обвивает руками его шею и вновь оказывается на зелено-золотом ковре. Совсем скоро он опять умрёт, а зима вернется в свои права, но сейчас покрывает землю родовыми цветами Блэков. Совсем скоро их двоих наверняка хватятся в школе, пойдут на поиски, но пока что у них есть ещё время, и незачем торопить его этим когда-то. Мгновение - и Белла опять в воздухе, но уже по-другому, совсем не в танце - в собственности. Она вспоминает далёкие слова о трофеях. Она - трофей? Так странно, это всё не  ощущается несвободой, как раз наоборот. Может быть, отец всё перепутал, и это она берет себе наконец заслуженные трофеи? Это могло бы всё объяснить.
Не важно, сейчас это совсем не важно. Дыхание мешается с дыханием, и дышать как будто становится легче и глубже. Смех мешается со смехом и раскрывает шире ребра, чтобы вместить ещё больше воздуха. Поцелуи мешаются с поцелуями, открывая то, что и поцелуями, оказывается, можно дышать. И слова переплетаются со словами.
- Да, - о чем здесь можно было бы поспорить, в самом деле? - Да, теперь ты мой.
Звучит совсем не так, как во сне. Не так, как звучало у алтаря, залитого кровью и синим лунным светом. Не очередная клятва, но вырывающееся наконец из своих цепей желание. Беллатрикс не знает точно, что делать с этими желаниями, которых уже слишком много, и которые прибывают, как вода в Темзе весной, не зная, не желая знать границ. Во сне было проще, но там она была одновременно не собой. Она не хочет назад в тот сон, нет, она берет желания по одному, начиная с самых легких, оказавшихся на поверхности, и делает то, что они подсказывают ей. Проникнуть пальцами под воротник, коснуться кожи,  пройтись ими по ключицам, вдоль артерии на горле. Бросить на землю свой шарф и расстегнуть фибулу на мантии, вынырнуть из рукавов, дать чуть больше свободы собственным движениям, а Бэрку - возможность (право? обязанность?) добраться до её кожи. Холодно? Ничуть. Только неловко от того, что промокшая мантия - тяжелая, что с фибула колет пальцы, что движения непривычны и торопливы, что... что Бэрк может о ней подумать. Нет, это не её голос в голове, и она позволяет желаниям растерзать его в клочки. Пусть думает, что хочет, когда снова сможет думать. Пусть мир вернется к правилам, к зиме - это будет позже, не сейчас. Сейчас огонь, который не погасить холодом, разгорается прямо в крови. И это значит - белтайн.

Время завязает в густом зелье, почти застывает в нем. Кажется, сумерки наконец спускаются на покрытые лесом склоны, но они не мешают видеть. Даже полная темнота не помешала бы, если смотреть не глазами. Тело знает больше, знает правду и не может солгать. Беллатрикс верит своему телу, и другому тоже, впитывает каждое ощущение и не пытается противоречить. Это ведь как танец: если чувствуешь музыку, не обязательно досконально знать движения. И только зануда станет исправлять ошибки и указывать на то, что ты делаешь неправильно. Бэрк не похож на зануду, и не похоже, что прямо сейчас ему есть какое-то дело до неидеальности. Зато похоже на то, что он собирается переиграть её и оставить без одежды раньше, чем останется сам. Это кажется забавным, и она беззвучно смеется и помогает ему снять с неё свитер. Под свитером Бэрка ждёт плотный корсет, и это должно дать ей фору. Продолжая движение его рук по бедрам, от которого сердце, кажется, колотится уже где-то в горле, сбрасывает обувь и ведет стопой по его ноге. Её кожа покрывается мурашками - от холода? Страха? Мордред свидетель, ей страшно. Но было бы без страха её желание таким же непреодолимо острым?
Мантия и жилет оказываются задачей, о которой и упоминать не стоит, галстук поддаётся легко, только затягивается на секунду вокруг шеи, прежде чем окончательно соскользнуть с неё, но вот пуговицы на рубашке... Кто придумал их столько, и зачем? Было бы не так сложно, если бы по её коже не скользили губы, и руки, и...боги, почему так много одежды, её всегда было так много? Когда Беллатрикс начинает казаться, что сейчас она явит миру беспалочковую магию, и дурацкая рубашка просто вспыхнет под её пальцами, та наконец оказывается побеждена. Несколько подвесок, и её кинжал тоже, с едва заметным звоном повисают на своих цепях, но ей не до того, чтобы разглядывать их, другая магия занимает сейчас куда сильнее. Она тянет за ворот ближе, к себе, прежде чем стянуть ткань с острых плеч - почти таких же острых, как тогда, в Коннахте. Воспоминание ударяет в голову, и очередной выдох вырывается непристойно громким. Хорошо, что здесь некому напоминать о приличиях. Беллатрикс пробует его кожу на вкус, собирает запах губами и языком по горлу вверх к подбородку. И тут же резко втягивает в себя воздух, не веря, что позволила себе что-то такое, но... Его кожа пахнет даже не Белтайном - летом и Литой. Горьким тимьяном, цепляющимся за голую скалу, раскаленным пеплом и теплым молоком. Его волосы пахнут иначе - откуда у неё эта уверенность? - и Беллатрикс проходится пальцами вдоль ребер к позвоночнику, чтобы расплести их, заставить рассыпаться огнём по плечам, чтобы вдохнуть и напомнить себе. Да, она могла бы долго развлекаться, просто перебирая эти обычно туго стянутые волосы, удерживая огонь в ладонях, наматывая языки пламени на пальцы. Но для рук есть другое дело, и она вновь соскальзывает ладонями к животу Бэрка, чтобы избавить его от оставшейся одежды.

Отредактировано Bellatrix T. Black (2025-07-02 16:33:34)

Шнуровка лопается под режущим заклинанием, освобождая тело, позволяя разойтись ребрам, впуская в легкие ещё больше холодного лесного воздуха. Беллатрикс ойкает от неожиданности, а потом смеётся.
- Нечестно!
Бэрк играет не по правилам. Снова. Она тоже умеет, но почему-то это никогда не приходит ей в голову первым делом, и каждый раз одновременно возмущает и восхищает, когда он так просто...
Когда он так просто касается губами груди, Беллатрикс теряет связь с реальностью, уходит вглубь ощущения, как будто с камнем под воду, и это ощущение смыкается где-то далеко над ее головой, не позволяя видеть, слышать, вдыхать. Когда она снова выныривает, замечает, что, пытаясь удержаться на поверхности, цеплялась за спину Бэрка ногтями. Царапины вряд ли получились глубокими, но чувствуются под пальцами и заставляют её недоумевать. Почему? Ведь она знает собственное тело, не боится касаться его, умеет заставить его двигаться так, как нужно или даже не двигаться вовсе. Но одно только прикосновение чужих рук отпускает никчемные поводья контроля, и тело больше не слушает приказы.
Бэрк наверняка считает её смешной. Может, даже жалкой. Или нет? Вдруг он знает, как это? Он сам даёт ей повод проверить. Направляет её руку.
Беллатрикс всегда нравилось учиться, особенно если учёба не подразумевала пыльные манускрипты и футы пергаментов с эссе. И сейчас она исследует чужое тело с не меньшим любопытством, неспешно проходясь пальцами, охватывая ладонью, прикасаясь легко. Повторяет рукой то же, что достаётся её пальцам. Она хотела бы тоже попробовать продолжить исследование губами, собрать вкус и запах не только с шеи и волос, узнать, нравится ли ему прикосновение горячего дыхания или вот если она очертит языком то кольцо, которое сейчас складывает из пальцев, но тогда Бэрк точно решит, что она ненормальная, так ведь, посмеется над ней, оттолкнет, если он посмеет сделать это сейчас, она наверняка огорчится, может быть, настолько, что перестанет огорчаться только тогда, когда отмоет руки от его крови, а вымыть ее из-под ногтей никогда не получается быстро. Конечно, он принадлежит ей, но разве это не было бы непростительным расточительством? Нет, не сегодня, это желание можно отложить на другой раз. Сейчас интересно наблюдать за тем, как меняется его лицо и дыхание, когда она касается так, или вот так. Но этого недостаточно, слишком мало, и даже разделяющие их несколько дюймов кажутся лишними. Беллатрикс обнимает его свободной рукой за шею, тянет к себе, шепчет в губы.
- Мне нравится танцевать с тобой, Бэрк. Научи меня этому танцу, хорошо?

Отредактировано Bellatrix T. Black (2025-07-03 18:55:41)

Беллатрикс следит за его лицом, и дыхание её сбивается так же, как его собственное, как будто она может чувствовать всё то, что чувствует он. Только иначе, через призму, не тонуть в том, что чувствует тело, а осознавать и смаковать. Брать. Отдавать. Она начинает понимать это равенство, которое может в иных обстоятельствах казаться полным абсурдом. Новизна увлекает, затягивает. Чувствовать не телом, но разумом. Управлять волной, а не тонуть в ней. Она думает, что могла бы попробовать... ещё столько всего. Наблюдать за полутонами выдохов и оттенками выражений лица. Увлекательно, даже захватывающе... И ужасно мало. Тело требует своей доли и не хочет больше обходиться поцелуями.
Не пытаться сопротивляться. Звучит совсем не просто. Беллатрикс привыкла сопротивляться, даже собственному телу, и, может быть, особенно ему. Держать под контролем, заставлять служить себе, не позволять лишнего. Тело всё равно предательски подводило: болью, необходимостью сна, в конце концов, тем, что росло и менялось. Так или иначе, Беллатрикс научилась справляться и с этим, и даже гордилась своими достижениями. А теперь должна просто... уступить?
Она старается. Послушно убирает руку и ложится на холодную траву, и обжигающий холод становится спасением. Страх? Смущение? Может быть и так, пожалуй, именно так - но они где-то там, за мутной завесой неоформившегося желания, чтобы это не заканчивалось.
Она сковывает порыв сопротивляться этой волне даже тогда, когда понимает, что Бэрк обманул её. Впрочем нет, это она обманула сама себя, когда поделила свои желания на "можно" и "нельзя", когда, не обнаружив границ по привычке пыталась сама выстроить себе клетку. Но она ещё отдаст ему это сполна. Ещё будет время, а он - он пртнадлежит ей так же, как всё остальное.
Не сопротивляться. Это становится всё проще, и теперь уже тело подчиняет её себе, топя в ответ в ощущениях. Вдохи становятся глубже, а выдохи громче, но Беллатрикс не обращает на это внимания. Пальцы путают пряди огня на его голове, огонь зреет внутри, наливается силой. Мало, так мало! Не сопротивляться, чувствовать, не бояться захлебнуться, не сопротивляться - наоборот. Нога ложится на плечо Бэрка, скользит вдоль его позвоночника, подталкивает ближе, ближе. Ощущений так много, что вместить их в себя невозможно, а позволить им просто развеяться по ветру - немыслимо. Тело выгибается ему навстречу, дрожит. Губы зовут его снова и снова, почти беззвучно. Ещё немного, и она сойдёт с ума. Поделиться, она должна поделиться. Пальцы снова сжимаются в его волосах и тянут к себе, ноги соскальзывают на его рёбра, плотно обхватывают коленями.
- Как с Tu suffocans, - повторяет Беллатрикс. И это верно: чтобы закончить всё быстро и надёжно, есть способы и проще, но чтобы взять от этой магии всё, что она может дать, важно вовремя ослабить петлю. - Не сопротивляйся больше.

Поцелуй выстраивает мост, по которому идти вперёд легко и почти не страшно. Желание и доверие, о которых Беллатрикс не лгала, становятся опорами. Тяжесть тела, которую она ощущает на себе наполняет шаги уверенностью, а запах волос пьянит похлеще пары глотков виски. Это опьянение такое, как ей сейчас нужно, - не позволяет забыть себя, не позволит потом сказать, что она не понимала, что делала. Она понимает, она знает, и, когда Бэрк останавливается и разрывает поцелуй, тянется к его уху, чтобы сказать об этом. Успевает только коснуться его губами, когда тело пронизывает тонкой иглой боль. Беллатрикс коротко рычит от этой, пусть не неожиданной, но яркой боли, выгибается ей навстречу, скрещивает за его спиной лодыжки, смыкает зубы на мочке его уха. Делиться - значит делиться, щедро и поровну: болью не меньше, чем удовольствием. И они перемешиваются, сливаются, вскипают и превращаются в зелье, которое становится всё сложнее и богаче - от вкуса его крови на губах, от ритма движения, переплетающегося с дробью сердца, от поцелуев, что лишают дыхания и дарят новое, от запахов кожи, волос, смятой травы и цветов, от рваных недосказанных слов, от того, что кожа к коже, от дрожи, от янтарного взгляда, в глубине которого сапфировая синева, от владеть и принадлежать, от правильности и свободы от правил. Беллатрикс не знает, что это за зелье - может быть, яд, может, эликсир жизни, а может, и то, и другое. Только чувствует, как оно наполняет её, топит в себе, проникает в горло, в легкие, в поры. Этот Бэрк - он понимает в зельях, но никогда не говорил, что у него есть такой рецепт. Жадный. Невозможный Бэрк. Невыносимый.
Новая волна не обрушивается на голову, но подступает медленно, давая возможность - испугаться, мгновение - впиться пальцами в плечи в поисках опоры, ещё раз растерянно позвать шепотом по имени, найти губами губы. И тогда, сжимает тело изнутри, выкручивает, бросает о берег, но вместо боли за испугом приходит оглушающее наслаждение. Она громко выдыхает в поцелуй и никак не может вдохнуть. Вжимается в его тело крепче и крепче, как будто ещё немного, и сможет прорасти сквозь его рёбра, обвиться лозой вокруг позвоночника, зацепиться шипами за легкие, чтобы наконец раскрыться в сердце черным бутоном.