Тяжелые, гулкие удары сердца сливаются со звуком чужого голоса, вплетаясь в его интонации словно ветвистые сосуды в плоть; он говорит, и она слушает, впитывая каждое слово. Несмотря на силу эмоций, то опускающихся, то поднимающихся высокими, тяжёлыми волнами, её разум оголён почти до предела, так что даже этот кабинет — рисунок паркета, фактура штор, прозрачный блеск оконного стекла и едва различимый узор на коже кресла — становится до рези осязаемым и ярким. Каждая деталь бросается в глаза, врезаясь в разум, и всё это она видит, слышит, ощущает — слишком много на единицу времени. Между тем мужчина не останавливается на паре фраз; он перечисляет варианты того, что мог бы, наверное, ей предложить, но не стал.
Надавить на Главу Аврората? С помощью Министра? А так можно?...
Медленно и как будто через усилие Мира высвободила взгляд из тяжелых складок ткани, будто из густых, сковывающих движения терновых зарослей, и перевела внимание сначала на высокую фигуру, а затем и на лицо собеседника. Того, что она боялась увидеть, там не было. Ни разочарования, ни досады, ни холода. Никаких острых осколков; даже никакой иронии. Он просто, в самом деле пытался понять, чего же она хочет от него — вернее нет, не так. Чем конкретно она хочет, чтобы он помог? Правда, отчего-то Мира всё ещё ожидает отказа, облечённого в красоту логической огранки, всё ещё ждёт подвох, но на сей раз его просто нет. Она это знает.
Каким бы странным ни было первое предложение мистера Реддла, то, что он говорит сейчас звучит уже куда более реалистично и осязаемо, пусть и в вопросительной форме; но даже так — сказанное про главу Аврората и особу Министра производит на неё впечатление. Ведь для Миры эти две фигуры из разряда чего-то недосягаемого, настолько, что она и в мыслях не имела даже посметь думать в ту сторону. Она ведь едва набралась смелости для того, чтобы дойти до кабинета мистера Реддла, хотя, если подумать, сейчас он мог быть тем же самым Министром, которому она ни за что бы не решилась докучать, даже когда-нибудь! Так что ей повезло дважды — во-первых в том, что Том не министр, а второй раз — когда он захотел с ней говорить. Сошлись бы звёзды с кем-то другим и при других обстоятельствах? Она не знает, потому что не проверяла; ведь мистер Реддл — первый, к кому она пришла, просто решившись на это в моменте без долгих раздумий. Нет, если начать думать в поисках ответа на вопрос «почему»…. Потому что он один из немногих, кто просто-напросто был сейчас на месте. Потому что ей хотелось прийти именно к нему. Потому что повод, желание, возможность, момент — совпали. Потому что главу Аврората она просто боится, так что при таких исходных даже думать нечего о личном визите.
И вот сейчас — чего скрывать — ей очень хочется ухватиться за протянутую к ней сильную руку; и чтобы он вытащил её из этого терновника, если конечно, ему не слишком сложно. Мечтать ведь не вредно, да? Но требовать от него разговора с Личем или даже с главой Аврората, до этого Мира не смогла бы и додуматься; только если он предлагает сам и сам считает это реальным. Так что сейчас она слушает его, не перебивая, так, словно от этого зависит её собственная жизнь, а не только судьба мисс Каллас. Она, разумеется, понимает, что закон не всегда работает как отлаженный и выверенный механизм, потому что вполне успела ощутить шероховатости системы за годы работы в Аврорате. Мисс Боунс прекрасно понимает и то, что иногда нужно действовать без привязки к закону, и у неё даже есть такой опыт — тот самый, когда она просто взяла и пошла в «Горбин и Бэркс» — да, это решение оказалось эффективнее скрупулёзного следования протоколу. И при этом она ничего не нарушила. Закон ведь не запрещает разговаривать с людьми, правда? И для того, чтобы просто пообщаться, ордер на обыск не требуется.
Потому как я без проблем напишу письмо или поговорю с министром
Надежда, ярко блеснувшая в это же самое мгновение в чайном взгляде, полоснула без ножа — и в первую очередь саму Миру. Неужели она действительно это слышит? Да? Это ведь «да»? Сердце снова подпрыгивает, словно трепещущая птица, и тут же замедляет ход, давая выход странной, почти эйфорической лёгкости, мягко ударившей по коленям. Конечно это будет здорово, если он напишет письмо! Ведь положить в стол конверт с печатью заместителя главы Отдела Международного магического сотрудничества — совсем не то же самое, что бросить туда же конверт от какой-то неизвестной Миры Боунс из отдела по борьбе с мелкой преступностью. Его письмо прочтут с куда большей вероятностью, и она достаточно высока для того, чтобы попробовать. Молчание, повисшее в воздухе на несколько секунд, даёт ей фору для того, чтобы вдохнуть и выдохнуть. Она уже готова согласиться на всё, что Том посчитает подходящим с точки зрения законности и эффективности, но не успевает облечь это в слова.
Тот, чьей поддержки и близости она так хочет, говорит, что ей не обязательно умирать для того, чтобы прийти к нему. И улыбается. Улыбается так, как будто всё про неё знает. Мало того — сочувствует.
Конечно, это не приглашение, увы. Он просто видит её неуверенность, доходящую даже до какого-то трагизма, и пытается подбодрить, не выходя при этом за рамки делового этикета.
Чай и запах жасмина помогает держать связь с реальностью, и вроде бы ей почти удаётся унять волнение, которое — как капкан с острыми зубьями, то разжимается, то снова сжимается где-то в груди. Наверное, следовало уже что-то сказать, но она не хочет перебивать собеседника — ей кажется, что ещё рано. И то, что он говорит потом, звучит не то что многообещающе — оно подобно дождю, пролившемуся на иссохшую землю.
Да. Да. Да!
Он предлагает конкретные, понятные решения, смелые, законные, красивые, а ещё говорит, что всё это они будут делать вместе. «Мы можем!» Вариант с совместным допросом кажется девушке идеальным способом добиться справедливости и придать делу необходимый резонанс, так, чтобы другие "отцы семейств" тысячу раз подумали прежде, чем выкидывать похожий фортель, и она — как ни пытается, не может скрыть радости и восхищения, одномоментно озаривших её изнутри, так, что ещё немного и кажется, Мира засветится вся, целиком, до кончиков золотых волос. А глаза… О, они светятся уже давно, да так, что никакой мрак не страшен!
— Совместный допрос — это … это звучит здорово — говорит наконец она, наблюдая за тем, как мужчина отходит к окну и разворачивается лицом к улице, как достаёт сигарету, и запах дыма, который ей обычно не нравится — на этот раз умиротворяет и даже успокаивает, а ещё… Ей столько всего хочется сказать. Куда больше чем просто «это звучит здорово». Почему же ей так сложно? Поставив на стол свою чашку, Мира поднялась с кресла. Несколько легких, осторожных шагов к окну…
— Том, спасибо вам. Я ведь в самом деле не знала, к кому обратиться. Понимаете, я занимаюсь мелкой преступностью, у меня нет опыта в таких делах, как с мисс Каллас. Представляю, что можно сделать в теории, и то, скорее в общих чертах. Иногда мне кажется, что я нахожусь не совсем на своём месте, но вот сейчас…Точно не такой момент. Спасибо вам за это.
Ещё один небольшой шаг вперед, и девичий взгляд падает на точёный профиль, красивый и одухотворенный, как на картинах Габриэля Росетти. Эти глаза, великолепные брови, вразлёт стремящиеся к вискам, мягко вьющиеся, касающиеся лба волосы; ей и раньше нравилось смотреть на красивых людей, иногда — даже могло возникнуть желание взять кого-то за руку или обнять в моменте. Но эти эмоции всегда оставались платоническими, и даже желание прикоснуться было хоть и значимым, но все-таки нейтральным, воздушным... Таким, и одновременно совсем не таким, как сейчас. Потому что сейчас от мысли о том, чтобы протянуть руку и дотронуться до чужой кожи, Миру обдало жаром — сухим, словно дыхание пустыни.
— Я понимаю всё, о чём вы мне сказали. Вы правы — во всём. Но если забыть о законе, если не использовать его во благо, тогда не будет и повода его совершенствовать
На самом деле она не хочет говорить о законе сейчас. Солнце, клонящееся к закату, говорит Мире о том, что рабочий день закончен, и в данный момент это значит для неё только одно — расставание, которое ей очень хочется отодвинуть во времени, а то и вовсе избежать. Но здесь она чувствует себя совсем бессильной, потому что не знает даже, как к этому подойти… и можно ли.
Момент, когда Том оборачивается к ней лицом, ставит мир на паузу. Он близко, так близко, что она и впрямь могла бы коснуться его щеки, лишь приподняв руку.
Не надо больше ничего, пожалуйста, пусть всё так и останется
Он спрашивает её о фонтане, и этот вопрос рождает в ней какие-то совсем не деловые мысли.
— Я никогда не выезжала за пределы Англии — она говорит негромко, и голос ее неуловимо меняется, наполняясь оттенком мягкой, уязвимой чувственности; ей хочется замереть, и кажется, она забывает вдохнуть, настолько хрупкими ей кажутся эти секунды. Сейчас ей хорошо и спокойно, но вместе с тем как-то по-особому волнительно. Настолько, что больше нет никаких сил держать на своём лице маску приличия, продиктованную деловым этикетом и субординацией. Быстрая, лёгкая, даже какая-то озорно-невинная улыбка в мгновение осветила её черты, заставив губы дрогнуть — и она тут же опустила голову, быстро, словно боясь, что её поймают с поличным. А когда через секунду подняла взгляд, к той же самой улыбке добавился легкий румянец, намёком розовеющий на щеках.
— Да, хотела бы. Слышала, что там загадывают желания. У меня как раз есть одно
Она говорит это легко, на одном дыхании, и впервые за время их недолго общения рациональная часть её разума не принимает в этом никакого участия.
— Хотела бы. — Повторяет она чуть более серьёзно — С Вами.
Отредактировано Mira R. Bones (2025-06-06 09:55:42)