Веселый ирландец в вечно заляпанном чем-то клетчатом пиджаке - Райли-сломай-подкову, как называли его дружки - сказал, что начинать что-то на Самайн к счастью. Да и вообще, уж если и начинать что-то новое, так только на Самайн. И Марина, конечно же, верила, что все случившееся с ней Знак, и к большой удаче. Ведь она смогла убежать, сесть на корабль, добраться до Лондона. Смогла беспрепятственно заселиться в гостиницу, недвусмысленно рекомендованную все тем же Райли.
«Эй! А поцелуй на прощание? Целовать рыжих завсегда к счастью!» - кричал он с подножки маггловской машины - адового чудовища с черным железным брюхом, когда Марина, гордая и довольная собой, спрыгивала на булыжную мостовую. О, нет! Никого целовать она не будет. Ни на прощание, ни вообще. Все! Никакого больше панибратства, двусмысленных шуток и ещё невесть какой ерунды. Прямо сейчас она начнет новую, хорошую, светлую жизнь, в которой не будет мерзких предложений Господина Киллина и - ещё более мерзких - слов и объятий Фирата. Она найдет какую-нибудь хорошую работу. И будет свободна. От всех и всего. Прощайте навсегда, господа ирландцы, спасибо, что подвезли!
Впрочем, может, Райли был прав, и поцелуй был важен, ведь неприятности начались почти сразу. Марина зацепилась за какую-то железку, задрав юбку почти до самых панталон, к вящему смущению пожилых джентельменов, презрительному аханью английских леди, и оглушительному гоготу ирландцев. Леди за стойкой гостиницы - дыры в худшем смысле этого слова - тоже не преисполнилась благосклонности: оглядела вошедшую сверху вниз выцветшими голубыми глазами, взяла за неделю вперед, и бросила на стойку ключи с таким пренебрежительным видом, с каким бросают кости бродячим собакам.
Хуже была только предложенная комната. Крохотная, холодная и со стенками тонкими настолько, что ночью невозможно было уснуть от смеси храпа, стонов и пьяной ругани соседей.
Нет, если Лондон и был сказочным городом, то из какой-то очень тяжелой и страшной сказки. Где люди уже умерли, и вместо них по уличной грязи и бесконечному дождю сновали их выпотрошенные копии. Улыбались друг другу без улыбки и радовались без радости.
Город был мертв. А она ещё нет.
День за днем Марина обходила какие-то лавки, и спрашивала, нет ли работы. Она ведь могла бы рассказывать про какой-нибудь фарфор или вазы. Это ведь неплохая работа, в ней нет ничего стыдного. Многие люди работают в лавках. И несколько раз ей почти везло… но в последний момент удача поворачивалась спиной, и непременно нужен был какой-то особенный навык. Швеи. Или пекаря. Или счетовода. Господь, Отец наш Небесный, неужели совсем ничего?
На третий день стало понятно, что деньги отсыпанные Господином Киллином «на булавки» очень быстро заканчиваются, даже если покупать совсем немного еды и только дважды в сутки. А ещё стало так холодно, что тонкий шерстяной платок уже не справлялся, и Марина чувствовала себя словно бы голой. Да и встречные уже косились с подозрением на девушку, щеголявшую по улицам без пальто.
Что ж. Надо было пойти и купить. Сицилийка, выросшая на всем готовом, плохо представляла, сколько это стоило, но ведь можно было взять что-то совсем недорогое. Совсем ведь необязательно выбирать лучший кашемир или искать что-то по фигуре и под цвет глаз. Она сможет хорошо одеться и попозже, когда устроится на работу.
Но, кажется, в этом городе был мертв даже Бог. И ещё до того, как Марина протянула руки, чтобы под подозрительным взглядом продавца огладить темную шерстяную ткань, кто-то сильно толкнул её в спину. Она упала, расцарапав ладони и испачкав платье. А, когда поднялась, то не обнаружила и кошелька.
«Куда смотрят хитвизарды!» - бесцветно и без особого сочувствия высказал владелец ярмарочного лотка и тут же повернулся к девушке спиной, аккуратно проходясь щеточкой по своей бесценной продукции. Разговор был окончен. Марина никого больше не интересовала. И это было так дико и странно, что девушка некоторое время просто стояла и растерянно смотрела по сторонам.
Это ведь шутка, правда? Тот, кто утащил её кошелек вернется и извинится. Так ведь? А если нет, то почему всем наплевать? Почему никто из этих сильных мужчин не погнался за обидчиком следом? Почему никто не дерется за право помочь, подать ей руку? Разве так может быть?!
Но воришка не вернулся. Ни сразу, ни спустя два часа. А обращаться к хитвизардам было слишком страшно. И Марина, как потерянная, вернулась в свой холодный крохотный номер, села на кровать и заплакала, надрывно и горько.
Впрочем, утром стало только хуже. К ощущению постоянной сырости и надвигающемуся чувству безысходности добавился ещё и голод. А запах из лавки пекаря показался таким невыносимо-чарующим, что у Марины даже потемнело в глазах. Нет, бежать, бежать. Может, сегодня ей повезет? Может, она просто не дошла, и счастье ждет её буквально за следующим углом?
А ещё, как назло зарядил моросящий дождик, платок моментально намок и уже совсем не грел. Впору было снова расплакаться, но на мгновение Бог улыбнулся и ей.
В сапожной мастерской, куда сицилийка на минуточку заскочила, её заметила хорошо одетая женщина, пахнущая тяжелыми и сладкими духами. Кажется, это был первый человек, который смотрел на Марину с неподдельным интересом, а потом задал те самые вожделенные вопросы: ищет ли она работу, что умеет и сколько ей лет.
Да, Отец Небесный! Да! Наконец-то страданиям пришел конец! Осталось только пойти с этой красивой женщиной, и всё наконец-то будет хорошо. Но в последний момент незнакомка посмотрела в окно и вдруг передумала. Просто подала Марине визитную карточку и улыбнулась тепло и медово-тягуче: “Приходи, дорогуша. В любой день после полудня. Можно и сегодня. Тебя встретят. А сейчас извини, меня ждут дела”.
О, Марина могла бы помочь с любыми делами! Она ведь прекрасно ходила с матерью по магазинам. Они выбирали платья, и туфли, и разные украшения. Все говорили, что у них отличный вкус… но, впрочем, сейчас, в этом мокром и перепачканным в осенней грязи наряде, сицилийка наверное не производила впечатление хорошей компаньонки. Но это ведь только пока? Ее ведь заметят и непременно оценят по-достоинству!
Марина посмотрела на карточку с надписью про Мармелад, и едва не приложила её к губам, улыбаясь тепло и ясно и уходящей женщине, и обыкновенно хмурому сапожнику. Почему раньше он казался ей некрасивым? Ведь он замечательный человек, сильный и работящий. Она скоро тоже будет работать, и у неё тоже со временем будет своя лавка. Не сапожная, конечно. Может быть книги? Да, она будет там играть на маленькой арфе и читать стихи. Может и в этом «Мармеладе» тоже будет, не зря же женщина так довольно улыбнулась, когда узнала её таланты. Музыка и пирожные! Ну разве не здорово?
- Ты что вылупился?!
Голос был низким, сварливым, и совершенно неуместным здесь и сейчас. Он вспарывал воздух грязным ножом, и даже не планировал останавливаться:
- А тебе нечего здесь стоять. Что ты к нему клинья подбиваешь, шлюха малолетняя?! - Марина даже не успела ничего возразить, когда обладательница голоса - коренастая и крепко сбитая женщина, вышедшая из какой-то боковой двери, схватила её за локоть, крепко и очень больно - так что на коже остались синяки, а вожделенная карточка едва не выпала из изящных пальцев - и потащила к выходу.
- Пошла! А ну пошла отсюда, мерзкая сучка!
На секунду в ушах зашумело от возмущения. Господи, да как это вообще? Почему она так с ней разговаривает?! По какому праву?! Но, лишь только Марина открыла рот, как женщина разозлилась ещё больше, распахивая дверь, и крича вслед каким-то людям в форменной одежде:
- Эй! И чем только заняты авроры?! А? А?! Вы ж только сюда посмотрите? Какая! Да к моему славному мужу!