Эту ночь Розье не спал. Сначала пытался уснуть, затем пытался этого не сделать, вдруг решив, что на этот раз то, что происходило во снах в последние недели может пошатнуть его уверенность в поездке к герцогу. Поэтому он просто лежал в своей постели, рассматривая балдахин и прислушиваясь к шорохам ночи. Глаза, как обычно, быстро привыкли к темноте, а ночь, как известно, никогда не бывает абсолютно молчалива.
Вот и сейчас он отчетливо слышал храп Яксли, спавшего через пять кроватей от самого Ива и нечленораздельное бормотание Малфоя, которому наверное снилось что-то очень хорошее.
В отличии от меня.
Катберт усмехается, посылая эту ухмылку едва шевелящимся от вечного сквозняка складкам полога, и продолжает прислушиваться и скользить взглядом по тканевым волнам, чтобы хоть как-то себя развлечь. Он даже пытается их считать и сравнивать, как в привычном шумообрамлении улавливает сначала яростное ворочание, а затем тихие стоны, похожие на скулеж.
Ив не сразу узнает в этих звуках голос Бэрка. В конце концов никогда раньше он при Розье так не стонал, но когда в комнате раздаётся гортанный полувскрик, блондин точно уверен в источнике - такой язык может быть только у ирландцев. Даже Макнейр ругался мягче.
Что, дружище, тоже мучают кошмары? Как я тебя понимаю.
Очередная ухмылка и очередная попытка сосредоточиться на складках полога, а не на чужих ночных кошмарах, как будто ему было мало своих собственных.
Ивен не считает минуты, но скорее всего их проходит дюжина-другая, а потом он слышит, как из общей симфонии пропала ведущая нота; оборвалась, словно перетянутая тетива и освободила место, в которое тут же вплыла замысловатая рулада храпа Яксли.
Этим отвратительным звуком можно отпугивать боггарта, твою ж мать... - лишь успевает подумать Наследник, как слышит, что кто-то встал и начал впопыхах одеваться. Розье не нужно одеваться - он лежал поверх покрывала, как был, сняв лишь сапоги и бросив мантию на спинку стула. И под шелест чужой одежды Берт сначала садится, а потом слегка отодвигает полог. Впрочем, успевает он заметить лишь закрывающуюся с тихим скрипом дверь и пустую постель своего ирландского клиссанга на которой, если судить по ее состоянию, только что воспроизвели битву при Ватерлоо.
Ну и куда собрался наш Наполеон? Остров Святой Елены далековато.
Розье хмыкает в третий раз, не беспокоясь, что его услышат и полностью отодвигает полог, касаясь ногами пола. Если он хочет проследить за императором, то следовало поторапливаться. Бэрк не отличался скоростью ходьбы, но то было в состоянии бодрствования. Как рыжий ирландский король передвигался во сне - а Ив не исключал такой возможности, что Терри просто лунатик, - или в состоянии аффекта, Катберт не знал, но очень хотел проверить. К тому же это было явно веселее, чем считать складки полога или слушать осточертевший храп. Розье быстро впрыгивает в свои высокие сапоги, хватает свитер и длинный плащ из плотной черной ткани. К чёрту мантию и не менее осточертевший шарф - до утра его личное время и одевается он, как привык, а не как положено. И если свитер он надевает еще будучи в общей спальне, то вот плащ - уже в коридоре, на ходу застёгивая фибулу.

Воздух в лесу свежий и пряный, а листья под ногами влажные и мягкие, а еще упругие, словно ворсяной ковер. И как он глушат спешные шаги. Ивен уже давно понял, куда идёт Бэрк и это понимание разрасталось в нем злостью и ядом. Еще совсем недавно они еле унесли свои задницы из этого места, чуть не угодив на сытный ужин из трех блюд для акромантула, но блещущий гениальностью во все стороны ирландский правитель почему-то вновь решил прогуляться под луной именно сюда. Он даже шел по той же самой дороге, что и в прошлый раз, будто соскучился по щелкающим кастаньетам жвал и хотел их снова послушать.
Святые авгуровы задницы, ну почему из всех разномастных придурков в Школе я выбрал клиссангом самого породистого? Что в тебе такого, Терренс-мать-твою-Теодор Бэрк, что всякий раз, когда ты обжираешься своих жаб или у тебя съезжает колпак, я оказываюсь рядом?! Какого дьявола я вообще за тобой таскаюсь?! Тем более сюда!
Катберт действительно не понимал, но упрямо шел следом, будучи абсолютно уверенным, что останется незамеченным до тех пор, пока сам того хочет. Ну либо пока колпак Терра не встанет на место, но это было маловероятным исходом в ближайшее время, иначе он бы шел точно не в чащу Запретного Леса.
А еще говорят, что противоположности притягиваются. Брехня. Похоже притягиваются сбрендившие и я не знаю, кто из нас поехавший сильнее. Он, раз топает сюда или я, топающий за ним. А ведь он еще что-то бормочет. Ну погромче поори, паучища тебя все равно не услышат. А вот вибрацию твоих шагов уловят запросто, идиотина. Джигу станцуй для верности.
Внезапно Терренс останавливается и Берт тоже тормозит, прячась за стволом дерева. Их разделяет около двух десятков метров, поэтому Розье все прекрасно видно. И то, что ирландец сначала влезает на высокий пень; причем проделывает это настолько ловко, словно никакой травмы у него и нет и вся эта история с хромотой - плод воображения.
А хромал ли он, пока шел сюда?
Ив точно уверен, что нет.
А затем события происходят настолько быстро, что между каждым из действий можно пропустить лишь один вдох, выдох и удар сердца.
Бэрк обматывает вокруг нижней ветки исполинского чёрного дерева свой шарф и продевает во что-то голову и шагает, произнося очередное великое высказывание про богов. Нет, не во «что-то»...
В петлю. Va te faire!* Кретин!
Палочка оказывается в пальцах с такой молниеносной скоростью, что кажется нарушает все законы физики. Розье бросается вперед, огибая дерево и резко взмахивает ею, словно и не палочка это, а длинный хлыст. Он слышит, как что-то хрустнуло и блондин надеется, что это лишь ветка под его ногой, а не шея этого очумевшего, но все еще его клиссанга. Вербальную формулу он приносит отчетливо и громко, целясь кончиком палочки и собственным взглядом на чужую тонкую фигуру, повисшую в воздухе.
- Levicorpus!
Из палочки вырывается ослепительно алый луч. Она словно истекает кровью, которая брызжет под напором из разорванной аорты. Луч ударяется в повисшее на шарфе тело и тут же его переворачивает, заставляя повиснуть в воздухе, как и секунду назад, но уже вверх тормашками.
Любишь повисеть? Повиси вниз башкой, Один хренов.
Катберта охватывает волна ярости, он буквально чувствует, как все тело наливается злостью, превращая мышцы в камень и заставляя глаза вибрировать. Он все так же стоит, наблюдая, как заклинание держит несостоявшегося покойника кверху задницей, а затем сплевывает на землю и в несколько шагов оказывается у пня. Еще шаг, толчок и Розье уже стоит на его плоскости, доставая из голенища свой нож. Не долго думая, он режет лезвием шарф, совершенно точно не собираясь заморачиваться и развязывать тугой узел, которым тот стянул себе шею. Наоборот, он настолько в бешенстве, что хотел бы сам его затянуть потуже, вот только...
Вот только ты еще мой и я тебя, засранец, никуда не отпускал.
Сталь острая, она без труда справляется с шерстью и вот уже оба на пряном ковре из листьев и травы, обильно сдобренной влагой. Да, пришлось смягчить этому рыжему придурку падение, обхватив покрепче одной рукой, чтобы второй снять действие заклинания, но на этом нежности закончились - Ив с размаху бьет Бэрка по лицу, тряся его за грудки так, что затылок ударяется о землю, а пряди волос рассыпаются по щекам. Почему-то сейчас меньше всего интересует вибрации и все пауки мира. Пусть слышат, что хотят, а он хочет слышать хрип, означающий вдох.
- Ты в своем уме, идиот?! Приходи в себя или я клянусь, что вытрясу из тебя всю душу.
Или выбью остатки мозгов кулаком. Господи, Терренс, ну же!

*блядство

Похоже, пощечина на помогла. Как и тряска за грудки - только рыжие волосы разметались, но хриплого вдоха Ив так и не услышал. Он не услышал вообще никакого вдоха. Дело пахло скверно и почему-то именно сейчас голос герцога Ко'ранжайда молчал. Не было ни подсказок, ни императивов.
В голове проносится шальная мысль, что если пнуть носком сапога прямо в копчик, то это сможет подействовать, но Розье не уверен, что это подсказки герцога, а не его разыгравшегося в приступе паники воображения. А без осечек работали только они.
Катберт чувствует, как его собственное сердце бьется уже не только в висках, но и во рту, словно он пробежал стометровку и побил все мыслимые рекорды скорости. А еще думает о том, что удары пульса в висках равняются тиканью стрелок на часах жизни. Сколько еще сердце может биться без кислорода? Даже в магическом мире.
Три минуты? Десять? А потом что? А потом я принесу его тело в Хогвартс, положу у кабинета директора с запиской: «Извините, я слишком долго ждал подсказок из головы, а еще у нас дырка в образовательной программе из-за отсутствия элементарной первой магической помощи. И постскриптум: не будите меня до третьей пары, таскать трупы чертовски тяжело.»
Еще на половине этой мысли Берт громко и зло смеется, зажмуриваясь и продолжая откровенно плевать на обитателей Запретного Леса. Если они захотят их сожрать - это будет просто. Потому что он стоит на коленях перед умирающим одногруппником и при атаке ему придется выбирать - драться или оживлять. А если нет, то к чему про это волноваться?
Решение задачки было одно и оно с самого начала лежало на поверхности. Просто Ивен до последнего надеялся услышать этот проклятый вдох. Но его все еще не было, но были песчинки, которые неумолимо падали на дно, отсчитывая секунды.
Надеюсь, ты этого не вспомнишь, - еще успевает подумать Розье, после чего наполняет свою грудь холодным ночным воздухом. Он зажимает нос ирландца двумя пальцами, стараясь не переусердствовать, чтобы не пошла кровь, а после накрывает его губы своими, выдыхая забранное извне в чужие лёгкие. А потом еще раз. И еще.
Если бы дело было в романтике, то Катберт бы закрыл глаза и возможно бы даже попробовал получить удовольствие, но дело было не в ней. И потому он внимательно смотрит на то, вздымается ли чужая грудь под тканью свитера. А еще старается уловить, не появляется ли признак хоть какого-то самостоятельного отклика.
Ну же, Терренс, хорош валять дурака - дыши! Ни одно заклинание не подействует, если ты не сделаешь вдох!

Может Ивен это знал, а может и нет. Сейчас точно был не тот момент, чтобы рыться в анналах памяти, выуживая оттуда мыслеформы. Одно он знал наверняка: ему точно не показалось, что грудь лежащего на земле шелохнулась и сделала самостоятельный выдох, а затем неглубокий, но вдох. Утвердило его в этом знании еще и то, что как только он набрал очередную порцию осеннего воздуха в легкие и уже склонялся, чтобы снова обхватить чужие губы своими, Бэрк внезапно открыл глаза и сказал «Привет». Вот так просто, будто и не было никакой веревки, их не окружала тьма Запретного леса, а сам он не валялся на мокрой траве посреди всего этого безумия, почти став трупом.
«Блядь» вспышкой пронеслось в мозгу, а набранный воздух застрял где-то в глотке, отчего Розье поперхнулся и шумно его выдохнул - лежащему эта порция была уже лишней.
Пальцы сами собой сжались в твёрдый кулак и нестерпимо захотелось врезать им по наливающемуся на щеках румянцу. Ударом и вспышкой боли в костяшках ощутить, как они врезаются в скулу и ломают кость. Катберт даже не заметил, как рука поднялась и согнулась в локте, готовая бить. Но стон и выражение на лице клиссанга остановили Берта. Он замер с согнутой рукой, а после с силой ударил кулаком рядом с его головой - прямо в пряную опавшую листву.
Чертов придурок!
- Добрый вечер, амиго.
Розье произносит это сквозь зубы, еще раз шумно вдыхая и выдыхая воздух. Раньше этот прием неплохо помогал успокоить кипящую кровь, а как насчёт сейчас? Пульс все ещё дробью бился в районе виска, но избить того, кто только что чуть не повесился и превратить его лицо в кровавое месиво, хотелось уже меньше. Наследник даже начинает ощущать, как затекли его колени, пока он занимался подручной реанимацией и, морщась, пересаживается на задницу, надеясь, что плащ достаточно толстый, чтобы не промокнуть сразу. Возвращаться обратно в школу с мокрым пятном на жопе хотелось еще меньше, чем торчать здесь.
- Как считаешь, протечка мозгов заразна? Или я слишком сильно приложил тебя тогда дверью? - голос звучит вполне буднично. Если б не декорации, можно было решить, что они ведут светскую беседу под чашечку кофе с коньяком, - Или ты уже родился идиотом? На мою голову.
Ив укладывает предплечья на колени и смотрит на Бэрка. В его глазах читается острота и озабоченность: если присмотреться, то будет видно, что он одновременно злится и волнуется. Вот же чёрт.
- Что случилось? - тупой вопрос - Розье знал, «что». Он не знал другое и спешно добавляет, - Почему ты решил повеситься? Ты что, получил двойку у Слагхорна? И сделай над собой усилие, а - сядь? Если ты подхватишь воспаление лёгких, то моя кустарная реанимация тебе вряд ли поможет.

Ивен не считает того, кто видел смерть отца и после смог встать и пойти дальше - слабым. Как не считает он слабым того, кто правит своей землей и люди на этой земле искренне ему рады. Нет, он не считает Терренса Теодора Бэрка слабым. Он может быть каким угодно, но не им.
Хотя рыжий одногруппник говорит именно это. Возможно ему просто больше нечего сказать, так как он сам считает иначе, чем Ив. Внезапно сознание прошивает мыслью, что так будет всегда и тут же вспоминается недавний разговор с сестрой. Собственные слова будто выныривают из омута памяти, складываясь в звуки в голове. И было там что-то про разность взглядов и возможность таким образом заглянуть во все углы. И несло это хороший посыл и смысл. Возможно так оно и было. Возможно это стоит опробовать.
Розье молча смотрит на то, как ирландец поднимается и садится. А потом на то, как он надевает перстень на палец. Катберт знает, что это и зачем. Он переводит взгляд на лицо Бэрка.
- Нет. - голос прозвучал твердо, но заметно осип, словно Ивен недавно кричал изо всех сил. Может так оно и было. - Я думаю, что ты просто запутался. И я сейчас не про блядский шарф.
Как в сущности и я. Запутался в том, о чем не знаю и чего не могу пока что понять. «Путь исцеления лежит с осознания причины.» Так всегда говорил его французский колдомедик, особенно, когда Берт провел в постели много недель и над ним мечом висела возможность больше никогда не встать на ноги. Тогда Наследник думал, что тот его просто успокаивает. Или себя. Но сейчас казалось, что врач был прав. Вот только Ив даже причин не знал. Ни своего помешательства, ни поступка Бэрка. Слабость он отмел сразу, но что осталось в остатке?
Злость прошла так же быстро, как взвилась, заставляя кровь закипеть. Ритм сердца тоже пришел в норму, перестав лупить ударами в висок и блондин даже почувствовал, как мокрая листва под ним пропитывает ткань плаща и почти готова добраться до лосин.
- Болит? - уточнять, что и где было бессмысленно. Катберт просто лезет рукой в карман и достаёт оттуда белоснежный батистовый платок. Он не протягивает его Бэрку. Вместо этого тянется к сидящему рядом сам и методично оттирает со щек засохшую грязь, гадая, как она могла там оказаться, а после берет его руку и так же методично вытирает пальцы. - Ты когда голову свою совал в петлю, ты о чем думал, Терр? Себя жалел или плевал на Ирландию?
Платок в пальцах замирает. Розье не сразу поднимает глаза от янтаря в кольце, чтобы увидеть его во взгляде напротив. Несколько мгновений он медлит, словно обдумывая, не слишком ли жестко прозвучали его слова. Возможно. Однако, если бы ему было плевать, он бы не прыгнул на тот пень, проорав заклинание. Не достал бы свой нож, который пришлось в итоге воткнуть в ствол дерева, чтобы успеть подхватить падающего. Он бы развернулся и ушел. А если бы нужно было понаслаждаться его болью, то ушел бы через пять или десять минут. Как только ноги перестали бы болтаться в бесполезной надежде найти для себя опору. Но он не ушел и эти вопросы были не из злости или желания ударить. Кулак давно разжат и эти же самые пальцы вытирают грязь с чужих рук.
- Спасибо, что мне не пришлось рассыпать хлебные крошки под твоими ногами. - Берт усмехается, словно вспоминая что-то из прошлого. Оттуда, где на стенах замков развевались тысячи разноцветных треугольников-флажков, а на главной площади города высилась огромная мраморная статуя всадника, трубящего в рог Эльда, - А то я, знаешь ли, не прихватил с собой багет.

- И бутылочку Шато Бриньона?
Нет, Бэрк абсолютно точно ничего не смыслил в пикниках. Зачем брать какую-то ветчину, если можно прихватить помимо багета немного рокфора или горгонзолы. А еще холодной телятины. Хотя он все же немного смыслит в романтике и Ивен ищет луну в его глазах, надеясь, что тот не очнулся в самый неподходящий момент, чтобы его запомнить.
- В следующий? Это в который ты снова решишь повисеть в петле? А можно  мне расписание мероприятий, пожалуйста. - Розье тихо смеется, заканчивая начатое и вкладывая батист в чистую руку. - Готово. Вернешь, когда постираешь.
Катберт убирает руку и снова укладывает ее на коленку. По нему видно, что он не спешит вставать и не тянет за собой Терренса. Бывают моменты, когда стоит просто посидеть спокойно и поговорить. Отдышаться и подышать. Почему-то Берту кажется, что сейчас именно такой момент. Для них обоих.
- Знаешь, я решил последовать твоему совету в Башне.
Блондин уверен, что сейчас перед глазами встанет та залитая серебряным светом луны комната. Да, та самая, где он, возможно слегка переусердствовав, приложил рыжего дверью. И где следом произошел их разговор. Но в памяти вновь всплывает рыночная площадь, какие-то огромные плетеные корзины с рыбой и с чудными фруктами, гомон ребятишек и строгие окрики их матерей, несущих корзины поменьше сквозь рыночную толчею. А следом он видит бескрайнее поле алых роз. Они покачиваются в такт ветру и создают ощущение, что море крови волнуется в угоду его порывам. Катберт уверен, что никогда там не был, но эти розы настоящие, как настоящая сама Башня, вспарывающая острием черного шпиля низкое грозовое небо. А еще она движется. Или не она, а просто...
- Это мир сдвинулся... - одними губами шепчет Розье и враз замолкает, уставившись на Терренса, словно это он произнес фразу на странном английском. Морок настолько яркий, что приходится сначала зажмурится, а потом с силой потереть виски, чтобы его прогнать. - Завтра вечером я поеду в Лестрейндж-Холл. Если кто-то и может рассказать мне, какого дьявола со мной происходит, то это герцог Ко'ранжайд. Ты был прав.
Вот так просто, словно на кону стоит не его будущее, а лишь решение незамысловатой задачки, которая сначала казалась сложной, а по итогу свелась к уравнению уровня два на два.
И именно поэтому я не собирался спать в эту ночь. Впрочем, провести ее под звёздами в Запретном лесу... Почему бы и нет?
Катберт переводит взгляд на свои руки, задевает им за кладдахское кольцо, затем уводит взор в сторону, рассматривая прилипшие к подошве сапога осенние листья. Заодно он прислушивается к шорохам ночного леса, но не вычленяет ни одного подозрительного звука. Лес шепчет, но шепот этот умиротворяющий. Ясно одно: пока никто не желает их сожрать, хотя сам Берт не отказался бы ни от рокфора, ни от телятины. Да и глоток бордо бы точно не повредил.
- Можешь мне кое-что пообещать, Терр? - произносит Розье, откашливаясь и  одновременно доставая палочку из рукава, - И сейчас точно без шуток.

- Нет, для этого я уже попросил у тебя расписание.
Катберт направляет палочку в сторону исполинского дерева и произносит заклинание. Всего несколько секунд и его нож вонзается остриём в опалые листья, слегка задрожав, когда лезвие входит в землю почти на треть в нескольких сантиметрах от его сапога. Ивен смотрит на резную рукоять и думает о том, что если бы этот бог действительно хотел его смерти, то вряд ли бы позволил Розье увязаться за ним следом. Дважды. Может бог хотел сказать Бэрку что-то другое? То, что тот не распознал в первый раз?
Не распробовал. Пожалуй.
Знакомый голос появляется внезапно, но как всегда неотвратимо. В этот раз будто удар из темноты; оттуда, откуда меньше всего ждешь. Идеальная комбинация. Катберт вздрагивает, как от пощёчины. Он шумно тянет носом воздух, вытаскивая нож за рукоятку - на лезвие остается землянистая грязь и несколько бурых иголок.
- А ты знаешь? - Берт странно улыбается и вытирает сталь о край плаща, чтобы убрать нож обратно в голенище, - Слушай, Терри, до последнего времени я думал, что уж себя-то я точно знаю и что в итоге? В итоге все оказалось каким-то дерьмом и ни черта я не знаю даже о себе. Ты серьезно спрашиваешь, знаю ли я их? - теперь настает черед убрать в рукав палочку. Ивен очень надеется, что в эту ночь она ему больше не понадобится. Ну разве что ради согревающих чар. Он пожимает плечами.  - Надеюсь, что знаю, но если тебе есть, что добавить - я весь внимание.
Розье замечает, что Бэрк игнорирует его вопрос про петлю и Ирландию. Наверное думает, что вопрос этот прозвучал исключительно ради вопроса. На самом деле нет. Иву и впрямь было интересно, как в одночасье все сказанное Терром в библиотеке для кузины умещается в обхват шеи, стянутой петлей? Как можно одновременно любить Ирландию и свой народ и бросать их на произвол судьбы, шагая с пня? Впрочем, хорошо, что тот не ответил. Катберт не хочет этого знать. Когда одно безумие наслаивается на другое, ничего хорошего точно не выйдет. Даже если оба они исходят от бога. Тем паче.
- Я хочу, чтобы ты пообещал мне помнить лицо своего отца, когда в следующий раз решишься расстаться с жизнью. Я знаю, ты любил его. - Берт дотрагивается до кольца и начинает крутить на пальце. Ему нужно чем-то занять руки, а играть с ножом он не решается - не в таком состоянии. - Может хоть это тебя сдержит. - Розье проворачивает кольцо вниз, оставляя скрепленные сердцем руки на внутренней стороне, невидимой для глаз, - Почему ты спросил про Лестрейнджей?
Самое время сказать мне.
Завтра такой возможности может уже и не быть.

Катберт наблюдает, как Бэрк играет его ножом. Он не торопится его отбирать, хоть бесконечно удивлен той беспечности, с какой его одногруппник берет в руки чужую вещь. Тем более чужое оружие. Ему никогда не приходило в голову, что это может быть опасно? И что опасность в данном случае могла исходить даже не от самого владельца.
Когда нож все таки снова вонзается в землю, а Терренс заканчивает говорить, обхватывая цепкими пальцами его плечо, Берт подаётся вперед. Он ловко вытаскивает нож из земли, ловя дежавю, и вновь вытирает лезвие тканью. Вот только теперь это не ткань его плаща, а что-то другое. Например подкладка мантии Бэрка. Розье улыбается.
- Все мы что-то такое умеем, чего не умеют другие. Такова родовая магия. - нож - уже чистый - все же отправляется обратно в голенище сапога, а Берт накрывает чужую руку своей, встречая взгляд - Я думаю, что оно точно такое же, каким ты его помнишь. И готов ставить на то, что оно бы не озарилось счастьем и гордостью, узнай он, что его сын шагает в пропасть с петлей на шее, бросая все, что поклялся защищать.
В том, что Терренс клялся, Розье ни капли не сомневался. Даже короли приносят присяги и дают клятвы. Просто цена у них выше и клянутся они не людям, а чему-то большему.
— Ещё не жалеешь, что вернул мне дыхание? Добровольно стал частью чудовища?
- Нет. - ответ мгновенный и не требующий долгих раздумий. Однако Ивен силится припомнить одну фразу из книги, которую Терр уж точно должен был знать. И наверняка наизусть, в отличии от самого Катберта. Цитата приходит внезапно, словно мутное стекло протерли тряпицей, - «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох.»
А еще рога впридачу.
- К тому же я не вижу в тебе чудовища. Извини, если разочаровал.
Мысль про рога вызывает кривую усмешку на губах и Берт даже не старается ее скрыть, отвернув голову или прикрыв ладонью рот, изображая зевоту. В этом нет никакого смысла: если они сидят тут в тишине осеннего леса и разговаривают «по душам», то все должно быть честно.
- Знаешь, я думаю, что ты слишком зациклился на смерти. Ты - жрец Керна, а он все же бог жизни и плодородия. Не уверен, что его любимый сев - это сев трупов в землю. Больше тебе скажу: даже мои скудные познания об его личности говорят мне, что конкретно твоя смерть - явно не то, чего хотел бы бог от своего жреца. Тем более, если заменить его некем. Да и надо ли?
Ив все ещё смотрит в глаза напротив, замечая, как те то переливаются огнем, то окрашиваются синевой. Процесс инициации продолжается и видимо совсем скоро завершится вовсе. А вот руку с плеча он все же убирает, не отпуская совсем. Она холодная, как и у него самого, но если подержать их в сцепке велика вероятность, что тепло родится. Где-то между ладонями. Катберт не прочь это проверить.
- А раз ничего, то почему ты про них спросил? - и следом, - В глубине души мне кажется, что я оттуда не вернусь.
Да и плевать. В той же самой книге ведь еще говорится, что «колесо повернётся и снова будут тяготы и испытания, но приказ один: быть верным и стойким».
Берту она уже начинала нравиться.

Ивену действительно не страшно. То ли он такой смелый, то ли просто уставший вусмерть. Но нет, ему не страшно и более того - он никуда не спешит с этой поляны и из этого чертового леса. Другой на его месте наверное бы мечтал оказаться в тепле и поближе к огню очага, а то и вовсе в доспехе их одеял и простыней, но не Ив. Теперь этот мальчик доподлинно знает, чего стоит этот доспех и что от настоящих чудовищ он не спасает.
Сидеть здесь внезапно кажется таким простым и правильным, словно до этого он плутал, но скользкая извилистая тропа все равно привела его в нужное место. И в нужное время. А это намного важнее.
Катберт не сопротивляется, когда ледяные пальцы сплетаются с его собственными, не менее ледяными. Он лишь продолжает смотреть на трансформацию чужих глаз. Она кажется ему красивой и увлекательной, словно в банку с гуашью по неосторожности сунули не ту кисть и медленно мешают, перекрывая один цвет другим. Интересно, а его глаза изменятся, если он пройдет все эти тропинки? Ну например в карий.
- Я по-моему, уже сказал, что не считаю тебя чудовищем, да? - коленка оказывается у груди, а подбородок укладывается на нее, - И не считаю, что внутри земель Лестрейнджей тоже есть какие-то чудовища. Если так посмотреть, то чудовища повсюду, верно? И что норма для паука, то хаос для мухи.
Также Берт не считает, что у него нет выбора. Почему? Он есть всегда, просто не всегда он нам нравится. А еще чаще не всегда нам нравятся последствия выбора. Жаль только, что о них мы узнаем после того, как делаем шаг в пустоту. И неважно при этом с веревкой на шее или без неё.
Вопрос Бэрка не ставит его в тупик ни на секунду. Губы уже почти складываются в моментальный ответ, вот только он срывается с них совсем иначе. Совершенно иным набором звуков. Словно сердце закрыло рот разуму, выйдя на передний план и высказав наконец то, о чем давно билось молча.
- Я бы хотел вернуть свои револьверы.
Точка.
Тишина.
И лишь взгляд во взгляд. А там до сих пор смешиваются и смешиваются густые краски, ведя свой спиральный бой, в котором уже давно объявлен победитель. А еще тонкие пальцы руки в обхвате других пальцев. Мир словно сужается до размеров этих значков, поглощая их границами все остальное: поляну, луну, шёпот ветра в кронах. Все пожрано этим водоворотом. Все, кроме яркой вспышки мысли.
Но у меня никогда не было револьверов...

Нет, были. Тяжёлые, с рукоятью из сандалового дерева. Ты любил эту тяжесть в своей руке, любил оглушающий треск выстрелов, любил запах пороха на своих пальцах. А еще ты заслужил их когда-то давно после сотен ударов палкой и разбитых до крови губ. Помнишь, как ты стоял на коленях в пыли и даже не замечал, как рыдаешь в голос, оттирая кулаком слезы вперемешку с грязью и кровавыми соплями? В твоих руках была та самая щербатая палка, но ты думал не о ней, а о том, что скоро это место в твоих руках займёт гладкая и приятная наощупь сандаловая рукоять, никогда не теряющая своего аромата. А еще о том, что ты не ушёл с позором на Запад, а значит сможешь посмотреть в лицо своего отца и запомнить его уже навсегда. Чтобы помнить, помнить, помнить...

Этот голос говорил бы и говорил еще долго, нашептывая Берту картинки из прошлого, которого у него никогда не было, колыхая внутри то, чего там быть не могло, но Ив задирает лицо к небу и начинает смеяться. Сходить с ума определённо очень весело - ты словно живешь несколько жизней разом, а потом просто забываешь, какая из них настоящая. А еще чуть позже тебе уже попросту плевать - настоящего больше не существует. И самое страшное - эта граница больше не имеет смысла и значения.
- Вот дерьмо, да? - Берт перестал смеяться, но широкая улыбка все еще не сходит с его лица, - Вместо того, чтобы сказать что-то напыщенное про честь или там долг или менее напыщенное, но более приятное - про вино и девчонок, я сказал... Сердце сказало... что-то о штуковинах, которых видел только на картинках. Еще и присвоил их себе. - Розье пожимает пальцы Бэрка, а затем отпускает их, чтобы по-дружески хлопнуть ладонью по плечу, - Впору поверить, что есть и другие миры, кроме этого, да? И я сейчас не о мире духов приятель. С ними-то как раз все понятно. - Ив щурится, все еще с улыбкой, - А как бы ты хотел провести эту ночь? Ну, помимо болтания в петле разумеется.

- Не очень-то королевские занятия, не находишь?
Катберт морщит нос и смеется. А потом складывает пальцы в форме пистолета и нацеливает на лоб однокурсника. Делает вполне однозначный жест и сдувает невидимую струйку дыма. Вот так просто. Секс. Курево и ванна. Сочетание примерно такое же классическое и хрестоматийное, как кофе и молоко или как виски и лед. Ни тебе вальса под луной на костях умерших от ужаса перед владыкой смерти, ни распитие девственной крови из чаши в виде черепа. Где-то Ивен читал, что лорд Байрон именно так посвящал своих новых друзей в ближний круг. Скорее всего вместо крови там было более терпкое и вкусное вино, но сути это не меняло и череп все равно фигурировал.
Какое-то время Розье молчит и просто смотрит на Терренса. Возможно пытаясь увидеть то самое чудовище, о котором не перестает твердить ирландец. Вот только видит перед собой несчастного и одинокого юношу, который, словно еж, усеян иголками и при любой попытке подойти ближе ещё сильнее сжимается в комок, выставляя остриё своей брони во все стороны. Словно удар - это что-то нормальное, а протянутая ладонь - нет. И она обязательно должна трансформироваться в кулак. Вот только не обязательно. Как не обязательно быть монстром, если твоя родовая удушье и ты хорошо разбираешься в ядах. Как не обязательно быть лгуном и прохвостом, если твоя родовая - иллюзии, верно? А если ко всему прочему ты еще и считаешь себя повелителем мертвых и балором - не обязательно тоже. А еще не обязательно, что все считают так же.
Однако эти перемены ему нравятся. Еще совсем недавно его собеседник планировал закончить земной путь в компании ветки и верёвки, а сейчас уже хочет плотских утех и какой-то увеселительной травы на закуску. Даже предлагает ее ему. Или не только ее?
- Попробовать что? - блондин еще крепче сжимает пойманные в тиски пальцы, явно не собираясь их пока отпускать, а улыбка враз становится шире. Он смотрит на Бэрка, не мигая, вторя его взгляду и даже отмечая про себя, не соревнования ли это в гляделки, но ровно до тех пор, пока тот не начинает свое путешествие по сапогам и бедрам, - Травку или секс?
Мысль о револьверах никуда не ушла. Она просто слегка отодвинулась в сторону, позволяя сместить фокус внимания на то, что лежит совсем близко - лишь протяни руку. Или просто скажи «да». Но Берт пока молчит и просто смотрит в этот уже не совсем янтарь, подмечая, как на краю сознания его внутреннее очень веселится, представляя лицо Бэрка, когда тот увидит, на что все таки способны эти поймавшие его в капкан пальцы, когда дело дойдет до барабанов. Ивен все еще не знает, откуда у него эта уверенность, но он уверен и поэтому еще шире улыбается, обнажая заострившиеся клыки. С Терренсом или без, но он обязательно их найдет (вернет) и заодно выяснит, откуда сердце знает то, о чем его разум еще даже не подозревает. А пока что можно набрать в легкие побольше холодного воздуха в надежде, что он поможет не слететь с резьбы окончательно. И встретить наконец нагулявшийся взгляд уже далеко не янтарного цвета.
- И где в твоем списке дел на ночь место для хорошего куска мяса? Вот от него я бы точно не отказался, но штурмовать второй раз за неделю школьную кухню я не готов. Проще здесь кого-нибудь поймать. - Катберт еще чуть шире раздвигает губы в улыбке и легким движением подрывается на ноги, дернув однокурсника за собой вверх, - Да вот хоть бы и тебя.

Если бы кто-то спросил у Ива, кто по его мнению может запороть любое дело, то он бы ответил, что скорее всего Яксли. Или может быть Гойл. Но то был бы ответ неверный, а верный открылся ему только сейчас, когда рыжий однокурсник, поднимаясь следом с ковра из жухлых листьев, сначала произносит свою фразу, а затем целует его.
В первое мгновение Катберт настолько ошарашен, что может лишь распахивать глаза и стоять столбом. Это длится всего секунду, но ее достаточно, чтобы почувствовать холодные пальцы в своих волосах, а затем и прикосновение суховатых губ. На вторую секунду приходит осознание, на третью Розье с силой отталкивает уже точно сошедшего с ума Бэрка и бьет его кулаком в скулу, вкладывая в этот удар не просто физическую силу, а силу, помноженную на ярость.
Эти прикосновения пробуждают в блондине что-то первобытное и звериное. Он не замечает, как начинает, оскалившись, рычать, готовый не просто бить, а рвать это бледное лицо зубами, пока из под месива из кожи и мышц не появится розоватая от крови кость. А когда она покажется, то разбить в осколки и ее.  Мысли о палочке даже не приходят ему в голову. Зачем нужна деревяшка, если это бешенство отрастило когти и зубы, способные не просто нести боль, но и убить. Ивену кажется, что сейчас его глаза настолько огромные, что не помещаются в глазницах и внутри радужки плещется не лазуревый океан, а голубой огонь Самайна, сжигающий зрачки. Тот самый, которым полыхают болота и ведьмины поляны, когда по ним несутся дикие всадники, несущие закон Керна и смерть тем, кто его нарушил. Ему кажется, что он слышит, как копошатся в земле черви, а медные листья с колокольным грохотом падают на землю, не выстояв под порывом осеннего ветра. Ощущение, что разом сняли кожу и весь он - оголённый нерв, готовый зазвенеть. И он звенит - криком. Таким оглушительно громким, что им можно бить стекла в мелкое крошево, хотя на самом деле он лишь шепчет, все еще рыча и скалясь.
- Единственное, что я хочу сейчас, Терренс Теодор Бэрк, - его имя он произносит почти по слогам, словно отплевываясь от ощущения чужих губ на своих, - Это чтобы ты отправился подальше в свой ад, про который так любишь болтать и больше никогда не подходил ко мне близко. Иначе, клянусь честью, одним ударом в морду ты не отделаешься.
Говоря это, Розье начинает задыхаться. Перед глазами все становится окутанным алой вуалью и через эту призму он видит пульсацию. Она отдаётся у него в висках, а голову начинает сжимать стальной обруч боли. Ив уверен, что еще немного и что-то произойдёт, он потеряет всякий контроль и это бешенство вырвется наружу, закончив то, чему он воспрепятствовал меньше часа назад. Только сейчас будет не шарф и не ветка с пнем, а его собственные руки. Он опускает на них взгляд, поворачивая ладонями кверху отчетливо видит все морщинки и линии. Особенно те, в которые забилось что-то темное. Грязь? Кровь?
Вдох. Выход. Десять раз. Это как считать шаги, помнишь? Учитель всегда говорил, что дыхание важно. Оно идёт вместе с движениями, растворяется в них, дает силу шагам и не сбивает их ритм. Вдох. Выдох.
Катберт с шумом тянет ноздрями воздух. Сначала один раз, затем второй. На третий ощущает, как волна начинает отступать, высвобождая берег. На нем остаются лишь рваные куски пены да и они редеют и лопаются, после чего песок выглядит чистым и мокрым. Способным запечатлеть любой след, запомнить совершенно любую мысль. Например, самую сейчас правильную - уйти подальше из этого гребанного леса и от не менее гребанного одноклассника. Ему ещё рано совершать непоправимое. Будь то курево, секс или убийство.
Дыхание помогает протереть стекло. Берт цепляет носком сапога то, что осталось от импровизированной веревки и пинает в сторону Бэрка.
- Можешь попробовать снова - он все еще достаточно длинный. И на этот раз я мешать не стану.
С этими словами он разворачивается так резко, что его плащ сначала раскрывается, подобно огромным крыльям, а затем бьет по ногам. На сегодня с него пожалуй достаточно и Бэрка и этого проклятого леса.

Бой без дайсов. По договорённости.