Как оказалось мало в Хогвартсе мест, где бы ты мог побыть в одиночестве. Раньше Катберт об этом не задумывался. Скопление однокурсников и просто учащихся воспринималось, как должное и не выглядело настоящей пыткой. Ни их бесконечный гомон и крики, ни беготня по коридорам младших студентов, ни их запахи... Ничего из этого не вызывало немедленного желания оторвать кому-нибудь голову и выписать себе прямой билет отсюда. В Азкабан ли, в одиночную палату для буйных - уже стало почти неважно. Ключевым обозначалось слово "одиночная" и с каждым днем оно становилось все более заманчивым.
Розье стал задумываться над тем, а почему их вообще селили в такие общежития? Чтобы они подсматривали друг за другом? Стучали? Проверяют на вшивость? Или тренируют им нервы? Его нервы наоборот сдавали и если то был расчет на укрепление, то можно считать, что фокус не удался.
Еще одним доказательством этого стал вчерашний инцидент в библиотеке. Да, под конец у него был резон развернуться и уйти. Резон свой внутренний, который не обязан кому-то нравится или тем более быть кому-то известен. Достаточно его самого. Но в начале? Ведь можно было промолчать, не вмешиваться, оставить время и события течь своим чередом. Но как оказалось нет, нельзя. Для этого он был слишком Розье, слишком воспитан своим отцом, считающим, что разговором можно покорить мир без единой капли крови, считающим, что проявление эмоций в обществе, где их боялись, как огня - это сила. Поэтому даже без ранения в голову Берт бы не смог удержать хотя бы один свой язык от нападения, что уж говорить про нынешнее состояние. Оно довлело над всем, что он делал и оно решало, когда слову или делу вступить в бой.
Во время ужина блондин почти ни к чему не притрагивается, но умело делает вид, что ест, попадая в поле зрения учителей и директора. Вид еды вызывает приступы тошноты, а компот из чёрной смородины пахнет кровью и имеет такой же цвет. Почти черный, такой венозный. После ужина Наследник перекидывается парой фраз с Рудо, предупреждая, что "будет попозже", чтобы друг невзначай не решил прогуляться по коридорам Школы после отбоя. Если честно, Берту уже было достаточно приключений за эту неделю как в этих стенах, так и за их пределами. Он прекрасно знал и расписание главного старосты и пароли от нужных ему мест. Быть может отец прав и язык на самом деле прекрасный инструмент для власти? А еще у него было молодое натренированное тело и легкий бесшумный шаг. Поэтому Розье не хотел дружеских вылазок себе в помощь - он хотел скрыться от назойливого внимания и сонма голосов. К тому же Яксли все еще продолжал беспощадно храпеть и не перерезать ему глотку с каждой ночью становилось все сложнее.
Бывал ли он когда-то в Зале Трофеев? Конечно. Еще на втором курсе они с Рудольфом заглянули сюда, но в тот раз зал показался им мертвым местом чужой славы. Но после памятного январского разговора в Астрономической башне, подслушанных невзначай разговоров отца, и личной встречи на трижды проклятых скачках, Розье снова приходил сюда, но уже не бесцельно побродить мимо кубков по квиддичу и галереи почётных грамот с именами, которые по сути ни о чем ему не говорили. Во второй раз Наследник имел настоящее намерение: ему захотелось другими глазами посмотреть на тот самый Изумрудный угол, в котором были собраны награды одного выдающегося студента. Профессор Диппет настолько его обожал, что по легенде попросил разрешения оставить в стенах Школы все эти регалии, а с тех, что оставить в итоге не удалось - снять копии. После этого он распорядился отвести под это целый угол, украсив его в факультетские цвета.
Именно в этот угол шел сегодня Катберт. Ему чудилось, что там он найдет какой-то ответ на еще незаданный вслух и не сформулированный даже невербально вопрос.  А если нет, то хотя бы просто побудет в тишине. Может даже опустится на пол и немного поспит, прислонившись плечом и головой к зеленой парче, украшающей стену. Здесь действительно всегда было тихо - люди ненавидят чужие триумфы, тем более, когда такое их количество имеет на себе одну и ту же гравировку - повторяющееся имя. В таких местах они ощущают себя мелкими и беспомощными, какими по сути и являлись. Это как с давлением, - подсказал внезапно оживший в голове голос герцога Ко'ранжайда, Если внутреннее  не соразмерно внешнему, то тебя просто расплющивает.
Да, хорошее слово - расплющивает. Ивен сползает по стене на пол и укладывает руки на колени, а поверх них еще и свою голову. Расплющивает - лучшее и не скажешь.

Наивно было думать, что здесь он сможет немного поспать. Вдвойне наивнее была его шаткая надежда на то, что сон этот не станет очередным путешествием на чьи-то колени в окружении ставших уже привычными, но не переставшими быть отвратительными запахами. Да черт, в последнее время почему-то все, что он делал пронизывала какая-то наивность: что безумие пройдет, что еда снова станет приносить удовольствие, а сон вернет отдых и покой голове. Или, к примеру, что кузина наконец-то посмотрит вокруг, хотя бы на долю секунду смещая фокус внимания на что-то еще, кроме собственных целей.
Но сейчас к этому списку наивностей добавилась еще одна: наивность полагать, что он услышал ее только когда был задан вопрос. Нет, он слышал шаги и шелест мантии еще когда Беллатрикс только поднималась по ступеням. Слух, как и обоняние, возросли во много раз и особо беспокойными ночами Розье даже начинал подозревать, что ему пора жить по лунным циклам, а не солярным. Поэтому конечно он ее слышал, просто не счел нужным поднимать раскалывающуюся на куски голову с рук в самом начале. Еще хотя бы несколько мгновений тишины и покоя... Ведь Наследник знал - вчерашняя история в библиотеке не закончена, вместо точки все еще стояла запятая и она зудела той самой призрачной червоточиной, знание о которой Берту то ли приснилось, то ли явилось из других миров в момент, когда голова перестала быть герметичной и раскололась. 
Кузина садится рядом, какое-то время молчит и подтверждает все опасения, задавая свой вопрос:
— Ты правда настолько не доверяешь мне?
- Настолько, что бы что?
Розье отвечает вопросом на вопрос, но не для того, чтобы запутать или сбить с толку. Ему действительно непонятно какими мерилами она оценивает его недоверие, а главное, что подтолкнуло Беллс на подобное. То, что он не стал снова делать пресловутый выбор? Что ушел? Или то, что ему показалось, будто ее мир вдруг сузился до одной точки - рыжего герцога?
Ивен все же нехотя поднимает голову и смотрит на нее воспаленными глазами. Сам он не видит, как полопались сосуды на белках, но глаза словно вибрируют и горят. У Катберта нет сомнений - взгляд выходит смазанным, лишенным четкости и даже больным. Примерно таким он себя сейчас и ощущает. Дело близится к ночи, а ночами он уже не принадлежит себе. Как безвольная кукла на ниточках, послушно открывающая рот, где надо и принимающая позу, какую нужно. Не ему.
- Послушай, если ты из-за Бэрка, то я умываю руки. Мне неинтересна та лапша, которую он производит своим ртом. - Наследник усмехается и вытягивает одну ногу вперед, пачкая замшу голенища о пыльные камни, - Мучное в принципе вредно - так папа говорит. А если ты ради чего-то еще, то ты скажи? Быть может в этот раз разговор у нас склеится.
Однако Ив не сильно уверен - в этой наивности он сегодня себе отказывает. С чего бы ему клеиться именно сейчас? Он неплохо знал свою кузину и для него не было секретом, что если она чем-то загорелась, то логические доводы, смысловые конструкции и прочие производные здравого смысла могут вовсе не сработать. Они безликие, гладкие и выверенные, а она - эмоция. Живая, упрямая и вся в зазубринах. Ими она цеплялась за ткань реальности и рвала ее, где ей было нужно. Так происходило и сейчас. Или ему казалось, что так происходило. И Берт рад бы ошибаться, но...

— С тобой что-то не так.
Ив не сводит с нее взгляда, решив, что пытаться скрыть свое состояние нужно было сильно раньше. Когда еще не влез во все это дерьмо по самую макушку. Сейчас только и остается, что смотреть и не сопротивляться, когда она кладет руку на его лоб, пробуя на жар. Вот только жара у него нет или ему снова это лишь кажется.
- Со мной все не так. Все не так со мной. - Берт произносит это неоспоримое утверждение и так и эдак, словно вертит в пальцах занятную вещицу. Например, как ту чудаковатую банку, предложенную ему днями ранее одним гриффиндорцем. - И Бэрк здесь абсолютно не при чем, но он слишком часто поминает всуе бога нашего Керна. А мне и без этих пламенных речей общества Керна достаточно.
Последнее Наследник произносит с откровенной издевкой, кривя сохлые губы. Везде этот Керн. Что днем, что ночью, что на языках, что в мыслях. Сплошной замкнутый круг, бесконечное... das ende vom kreis.
- А еще он приглашает тебя в ад. Действительно, у меня совершенно нет поводов волноваться, oui?*
Хоть и это сказано с усмешкой, однако самым ядовитым остается отголосок слов о Рогатом. Розье позволяет кузине продолжать семейный колдомедицинский осмотр и даже наверное хочет принять предложенную помощь. Он не уверен, что она сработает, но сейчас он не уверен ни в чем. В самом деле, как быть в чем-то уверенным, когда самое твердое из твоих убеждений сейчас - мысль, что ты всерьез свихнулся?
В глубине ее сумки что-то звякает и Белла достает из ее недр...нет, не банку колы или еще какую-то странную вкусность. Кузина достает небольшую склянку из темного граненного стекла и откупоривает ее. Мгновенно в нос ударяет резкий тошнотворный запах и Ив морщится, будто от чего-то тухлого. На самом деле аромат не сшибает с ног, он ничем не хуже пресловутой настойки бадьяна, которой лечили почти все недуги в детстве. Вот только тело почему-то само собой напрягается, становясь враз натянутой тетивой, которой достаточно лишь слова, чтобы она лопнула.
— Здесь рябиновый отвар. Выпей, это всегда помогает.
И она лопается. Сначала оглушающим императивом в голове.
Не сметь!
Следом своим собственным криком:
- Убери это нахрен!
Затем движением руки, сорвавшейся с цепи оголтелым псом. Катберт сам не замечает, как мгновенно вышибает из пальцев сестры стеклянный предмет. Не замечает он и выражения своего лица: усмешка превращается в оскал, а смазанный и расфокусированный взгляд наливается огнем. И ветром... Он враз перегруппировывается, отрывается от стены и подминает ноги под себя, упираясь коленями в камень пола. Его начинает бить мелкая дрожь и грань между горячечной испариной и холодным потом от физического перенапряжения почти истончается. Розье уже не дышит - он тихо хрипит и где-то по краям этого хрипа отчетливо слышно утробное рычание. Она что, пришла убить его? Под видом лекарства напоить ядом? Его ей дал любимый клиссанг? Вместо эклеров.
- Никакой рябины, поняла? Никакой чертовой рябины...
Весь вид Катберта говорит о том, что спорить с ним сейчас бесполезнее обычного, как бесполезно объяснять, что рябина не яд, что она, как и бадьян, издревле лечила и не приносила вреда. Даже когда склянка разбита вдребезги и опасность вроде бы миновала, тошнотворный запах продолжает щекотать ноздри, заставляя их раздуваться, шумно втягивая воздух.
Никаких рябиновых бус, никаких красных омерзительных, звякающих друг о друга ягод...

*да? - фр.

Ее крик мгновенно приводит его в чувство. С лица будто падает чудовищная маска и из под нее появляется его собственное лицо - все еще изможденное, но уже без звериного оскала. Взгляд тоже резко меняется: словно до этого на нее смотрел кто-то другой, кто-то, кто ей не брат и вообще не родня. Кто-то, кто бы мог вцепиться клыками в лицо, если бы она хоть на мгновение дольше предлагала ему этот тошнотворный рябиновый отвар, а прутья клетки были менее сдерживающими. Все это ушло. Рядом снова был Ивен Катберт Розье, непривычно всклокоченный, с не в масть поведенными плечами, но уже только он. И Ив подрывается, вставая на колени и перехватывая ее руку в осколках.
- Я сам. Вот же проклятье! - ладонь и впрямь вся изрезана мелким стеклом и кровь выступает карминовым бисером, - Прости меня, я сам не знаю, что на меня нашло. Что на меня в принципе находит вот уже две недели.
Берт аккуратно и заботливо извлекает то, что видно глазу, а что не видно - для того есть магия. Вот только колдомедицинских заклинаний им не преподают. Шутка ли, если они вдруг разом смогут друг друга лечить. Это же неимоверно опасно. Для этого нужно подрасти и пойти на специальные курсы в министерский госпиталь. Вот только времени ждать у Наследника нет да и ложка всегда хороша лишь к обеду. На ум приходит один прием, которому его научил в детстве отец. Он подходил для извлечения разного рода заноз, но осколки это ведь тоже занозы - только не из дерева.
Розье все еще осторожно держит ее за запястье ладонью вверх и, тряхнув рукой, достает из широкого рукава палочку. Она приятно ложится в пальцы своей полированной черной твердостью. Красивая и смертоносная, украшенная едва различимыми алыми разводами-венами. А может просто у Берта сейчас настолько обострены все ощущения, в том числе и тактильные, что он не просто замечает касание, но и придает им смысл.
- Specialis Revelio*.
Бледно-зеленый луч срывается с кончика палочки и мягко окутывает ладонь кузины в полупрозрачный искрящийся кокон. Да, это не совсем лечебное заклинание, но отец как-то сказал, что для магии важно не только определение самого действия, но и намерение. Тот посыл, с которым заклинание кастуется. С занозами подобный алгоритм справлялся хорошо, посмотрим, как сработает на осколках.
- Но и правда никакой рябины, сам не знаю почему, а вот о Керне можем поговорить.
Это согласие дается Иву легко: его нарыв почти созрел и тот гной, который изрядно портил кровь, при любом неосторожном нажатии порвет кожу и выльется своей вонючей густой массой. Розье почему-то не хотелось сравнивать Керна с ней, но пока что так и было. Вот если бы он мог хотя бы пару ночей кряду выспаться... Но он пока не может. То, во что Берт проваливается ночами сном назвать сложно, настолько реально происходящее там. Он закрывает и открывает глаза и эти действия, будто шаги в непрерывающейся ходьбе. Ими он просто перешагивает через черту - туда и обратно. Из одной жизни в другую. И так без остановки. И так по кругу.
Кузина еще что-то говорит про слова через боль, но ему не больно говорить. Он просто отчего-то считает, что сказанное повесит на него клеймо. То самое, с которым заходя потом в приличные гостинные, все будут отводить взгляд и прятать снисходительную улыбку. Или того хуже - никогда больше не воспринимать его всерьез. По мнению Катберта это еще одна грань бесчестья и именно поэтому ему так сложно начать рассказ. Так самоубийцам трудно сделать первый шаг к краю пропасти... Однако.
- Ты ведь знаешь, что Керн существует, верно? - Ив поднимает аквамарины глаз от ее ладони и устало смотрит в лицо. Полупрозрачный кокон все еще окутывает руку кузины, а Берт все так же осторожно держит ее за запястье, совершенно не планируя отпускать. - А что, если я скажу, что после Мабона каждую ночь я сижу на его коленях, будто безвольный щенок, и он поит меня какими-то зельями то из бесчисленных склянок, то из глиняной чашки?
Побежишь ли ты сейчас же сдавать меня в больницу Св. Мунго или захочешь услышать больше?

* заклинание разделения субстанций

— Не надо между нами этих «прости». Это ведь... просто не наше, Ив.
Не надо "прости"? Не наше? А что же тогда наше, сестренка? Бить наотмашь? Толкать на осколки, разрезая не только плоть в кровь, но и души? И не чувствовать себя при этом, как последнее дерьмо? "Ни стыда, ни совести, ничего лишнего"?
Берт щурится, но молчит. Он в курсе, о чем она - о близости и про отсутствие напускного, но зубы сами сжимаются до скрипа. Со стороны можно увидеть, как загуляли желваки, но звука нет. Нет слов и резких движений пока что тоже нет. Он не издает ни звука и просто слушает, пока она задаст все вопросы. Ведь у нее их немало и нужно проявить терпение, раз уж шагнул к краю. А еще Беллу удивляет его магия. Хотя, не сама она, а то, как можно совместить казалось бы не совсем совместимое; то, что одного поля ягода, вот только одна из них - помидор. В этом месте Розье улыбается - тепло, почти что с иронией и качает головой:
- Переворачивать все вверх тормашками? - Ивен склоняет голову на бок и смешливо рассматривает сестру, - Да, пожалуй. Очень похоже на то.
Но не это действительно интересует сейчас кузину. Берт видит по глазам, как при словах о Керне в ее зрачках рождается поле. И полно оно ослепительно-золотых колосьев, гнущихся под порывами перекрёстных ветров. Шум пшеницы и палящее солнце, бескрайний простор для игрищ света и тени. Это старая земля дала урожай и осталось лишь серп достать да срезать жизнь под корень...
Но вместо этого Катберт, не отнимая руки, убирает палочку обратно в манжету и она скользит внутрь, холодя кожу своим полированным телом. Заклинание действует само, его не нужно подпитывать ни формулой, ни взглядом. Поэтому можно сосредоточиться на этих глазах, полных колыхающегося солнца.
- Смешно, правда? И рот открываю, где нужно и так широко, как велено... - и если она спросит сейчас, чем пахнут те ласковые руки или сколько алых бусин на нитке, запутанной в его рогах - Ив скажет, не задумываясь. Но Беллс спрашивает иное, - А что я должен был сказать, Трив? Что свихнулся без всякого твоего любопытства? Да и кому? Отцу?
В такой ситуации отец наоборот встал в самый конец очереди - так сильно Катберт боялся увидеть медленно сдвигающиеся брови и немое неприятие. Да, быть может он все придумал, а Стеффан Розье и в этот раз поймет и простит, и может даже поможет, но проверять догадку не хотелось до смерти.
- Одно я знаю наверняка - мне это не снится, потому что ты права: я не сплю нормально с Мабона. Это не сон, а прогулки по грани.
Реальности ли, безумия - Берт не знает. В какие-то моменты он даже начинает путать одно с другим и только властный голос, поселившийся в его голове, становится той засечкой, по которой Розье все еще кое-как ориентируется. Там, за чертой, голоса нет. Есть только руки, руны и тихое звяканье бус.
К проклятым авалонским яблокам добавились проклятые рябиновые бусы.
Заклинание сработало и свечение погасло, обнажая все еще окровавленную кожу. Катберт морщится, отказываясь любоваться своим произведением искусства и вот теперь отпускает ее запястье. Для того только, чтобы вытащить край рубашки и оторвать от нее лоскут. Спустя мгновение кусок ткани уже обернут вокруг ладони в несколько слоев и Розье завязывает "ушки" на крепкий узел. Будто науз он связывает и сказанное последним:
- Нет, я уверен, что тебе этого не достаточно. Таким, как мы всегда чертовски мало.
Вот только выдержат ли плечи?

Отредактировано Evan C. Rosier (2025-03-21 00:04:50)

Ивену наоборот кажется, что она как раз говорит то. Именно то, что помогает вскрывать нарыв и выговориться, не путаясь в фразах и смыслах. Вот только рассказ получается какой-то дерьмовый, ибо почти на все ее вопросы приходится сначала качать головой или пожимать плечами:
- Нет, я не могу думать. - но зато он искренен в этих ответах и не пытается сделать себя героем этой трагикомедии, - Я в те моменты вообще ощущаю себя иначе, словно и тела у меня никакого нет и сознания.
Брови Наследника слегка хмурятся: он силится переложить в плоскость слов то, что возможно объять лишь эмоцией. В моменты, когда он сидит на чужих коленях и пьет идиотские зелья, Берт становится сплошным ощущением, даром что с глазами и ушами. Он помнит лес и Круг, помнит шум ветра и бескрайнее ночное небо, усыпанное мерцающими звездами, как сейчас усыпан осколками пол Зала Трофеев. Теплоту тех рук тоже помнит и одновременно ненавидит то, что они с ним делают и благодарен им. Видимо Керн не хочет, чтобы он думал о ком-то, кроме него самого и в этом Розье тоже подчиняется, словно податливая мягкая глина в пальцах гончара.
- Керн не только на Круахан Ай, верно. - повторяет он ее и свои собственные слова, сказанные вчера. Произносит это почти шепотом - настолько враз сел голос, - Потому что тот Круг, в котором происходит это - не на Холме, он в лесу и этот лес чуется нашим, понимаешь?
Сам Ив не понимает, он просто знает. Все так, как сказала кузина: знает, как знал про рябину и пусть сейчас это знание принес засевший занозой в мозгу голос, когда Берт там - он знает безо всяких голосов. Они ему не нужны. Достаточно втянуть ноздрями прохладный воздух и позволить ароматам пропитать себя изнутри. Такая эмоция рождается у изгнанного из дома, когда он, спустя много лет, все таки возвращается обратно и его нога ступает на родную землю.
Розье снова мажет взглядом по повязке, затем смотрит куда-то вперед: их окружает чужой триумф и от этого еще острее ощущается собственное поражение. Ведь как расценивать иначе то, что он позволил дергать себя за ниточки и превратить в безвольное нечто? Наследнику глубоко плевать, что позволил он это богу. Сдаваться без боя позорно даже богам.
- Сначала я считал, что это муки совести за то, что на Мабоне мне пришлось выбирать между дружбой и честью. Я думал, что если извинюсь лично, то эти бредни закончатся и я снова смогу улыбаться, а не скалиться. Но с каждой прожитой по ту сторону ночью моя уверенность таяла. Дело не в стыде или в чем-то таком, дело во мне. Что-то есть во мне, раз оно заинтересовало Рогатого, но что это - я не знаю.
Действительно что? Ну что может быть в нем такого, раз Хозяин Лесов не дает ему спать? Уж явно это не успехи в квиддиче или высший балл в Дуэльном клубе. Из того, что знал о нем Наследник, те области лежали вне интересов Керна. Его всегда интересовала жизнь и кровь. Вот только эти составляющие были у каждого первого, так почему именно он?
- Вчера ночью он сказал мне, что я какой-то ключ. - глаза цвета морской волны вернулись к лицу сестры и серьезно на нее посмотрели, - Я не шучу. Он даже показал мне его, такой из палок и веревок - грубый. Похож на руну. А еще сказал, что в моей крови райдо. И вот что это, проклятая авгурова задница, может значить? - Ив передергивает плечами и слегка дотрагивается до лоскута ткани, проводя по нему подушечкой пальца в том месте, где бисер кровь слегка его окрасил, - Не болит? Я правда не хотел.
Потому что единственное, что он все это время по-настоящему хочет - это выспаться. Хотя нет, ложь. Не только это. Еще неимоверно хочет, чтобы, если не объяснили, то хотя бы поняли его объяснения. А еще, чтобы не пришлось сожалеть о том, что сделал сильнее, чем о том, на что так и не решился.
- Лестрейнджи скоро устраивают очередную охоту. Я хочу поехать накануне, один. Если где и смогут рассказать мне, кто такой Керн на самом деле и что ему от меня понадобилось, то только там. Верно же, черт возьми?!
В этой дивной стране Лестрейнджии - в месте, где сама магия приобретает вкус, запах и предназначение....

Отредактировано Evan C. Rosier (2025-03-23 01:43:44)

- Было бы просто идеально.
Упоминания об эклерах в сочетании с перманентностью заставляет Берта улыбнуться. Улыбка выходит совсем домашней, почти как раньше, когда не было в непосредственной близости ни богов, ни чувства вины, ни желаний грызть глотки. В те времена в Рози-Холле даже небо было более синим. Даже осенью.
Сейчас все конечно изменилось. Небо любого цвета давит, а не дарит ощущение легкости и свободы, а воздух, что окружает всех их, становился для Катберта не по карману. Иначе как объяснить, что всем его достаточно, а ему не хватает?
- Душит.
В первые дни после Мабона он чувствовал это, когда сильно нервничал - в основном поначалу, пока не свыкся с мыслью, что голос чужого отца накрепко поселился в его голове и мысль эта более не заставляла учащаться пульс и ощущать, как сердце бьется одновременно в висках и горле.
Затем Розье начал чувствовать, как не хватает воздуха по ночам, пока бесконечно ворочался под тяжелой тканью полога, не желая вновь оказываться на чужих коленях. Простыни сминались под ним и постепенно становились влажными. Иногда становились влажными и его глаза. Но Ив стыдился этих капель: он мгновенно начинал на себя злиться и остервенело тер глаза и щеки стиснутыми в кулак пальцами. Все, что угодно, лишь бы не услышать разочарованный вздох где-то в сердцевине черепа. Свой или герцога - уже было не так важно.
А несколько дней назад воздух для Наследника стал кончаться уже везде в Школе. Нужно было непременно распахивать окна, высовываться и почти глотать его, как воду. Но в подземельях окна существовали, как витрины - иллюзии открытого пространства, но не света и кислорода. Глотнуть там можно было лишь настоящей воды, причем по самые гланды.
Поэтому Катберт не стремился поскорее уйти к своим в общую гостиную. А взбирался все выше и выше, шатаясь в одиночку по лестницам и башням. Забраться повыше - к небу поближе. К небу, которое пыталось его придавить.
- Я не уверен, что это тот ключ... Впрочем, к черту! Я вообще ни в чем не уверен, понимаешь? - схватить сестру снова за руку, раз она захотела ее отнять, Ив не решается. Зато решается припасть спиной к стене, возвращаясь в ту же позу, в какой она его застала. Вот только голову не опускает - ему важно видеть ее лицо. - У нас в семье даже родовая другая, она не имеет ничего общего с футарком. Впрочем, ты же и так знаешь…
Конечно она знала. Не могла не знать, что их семейная магия в принципе лежала в иной плоскости. Иллюзионика, стихийная - какие ещё руны? Нет, руны, конечно, важны, вот только какого черта оказались у него в крови?!
А следом Беллатрикс предлагает помощь и кажется на самом деле не помнит того инцидента на скачках. В тот день Ивену было абсолютно плевать, кто его видел и что потом про это будут болтать. Затем он силился вспомнит, сколько лиц заметил в тот миг и на скольких из них Розье-младший увидел осуждение.
Он пытается вспомнить и сейчас: было ли в той галерее лицо кузины? Но почему-то все они превратились в одно смазанное пятно и Берт со злостью и глухим ударом укладывает затылок на камень стены. Будто мстит голове за все.
- Я опрокинул стол с горкой из фужеров с шампанским на герцога Ко'ранжайда, чтобы отвлечь его внимание. - голос у Наследника совсем охрип и он пожалел, что не захватил из большого зала хотя бы пресловутый тыквенный сок, - Мне нужно было в условиях ограниченных возможностей и сжатых сроков что-то сделать. И я сделал. Я…прикрыл спину другу. Но от этого не стал менее виноват.
А вообще-то я должен был взять герцога за руку и привести к чертовым конюшням, а не изворачиваться, когда он взял меня под локоть и хотел увести за куст, чтобы выпотрошить легилименцией, как брыкающуюся рыбу.
Этого Наследник не говорит - в ту январскую ночь у стены, покрытой инеем он поклялся хранить чужую тайну и даже в таком состоянии не готов был переобуться в воздухе. Или в его отсутствии. Совершенно неважно.
- Я хочу поехать к нему и лично извиниться. Вдруг это поможет? Вдруг это всего лишь чувство вины меня так пожирает?
Ивен кривит губы и закусывает нижнюю - еще чуть-чуть и до крови. Он хватается за эту соломенную надежду, как за последнее, за что можно ухватиться, когда уже несёшься в бурном потоке. Настолько хаотичном и ошеломляющем, что даже сестра ощущает это кожей.
- К тому же, кто, как не Глава Рода Лестрейндж, где, как не на земле, пропитанной Керном, может объяснить и рассказать мне, что за чертова дичь со мной происходит? Что до помощи... - Берт не знает, что ответить. Какая ему может понадобиться помощь? Оседлать гиппогрифа? Или отвлечь внимание отца, пока он будет решать свои проблемы, которые сам же и создал? - Если не увидишь меня на охоте, которую устраивают Лестрейнджи, значит что-то случилось и возможно вот тогда мне будет нужна твоя помощь.
Катберт не подсказывает какая. Его кузина достаточно умна и упёрта, чтобы перед ней открылись даже границы и барьеры земель, пропитанных Керном. И не закрылись тоже.
- И когда ты придешь, а я буду еще жив, то скорее всего мне будет, что тебе рассказать.

— Если ты чувствуешь вину не за то, что испортил ему мантию, а за то, что прикрыл спину, тебе придется рассказать ему об этом. Что же такое натворил Рудольф?
Полюбил? В нашем обществе это практически смертельный грех. Даже хуже, чем проявление эмоций.
Ив не отказывается от чаши, наоборот, оплетает ее позолоту пальцами в поддержку рукам кузины. Вода освежает буквально с первого глотка, словно смывает шипы, усеявшие горло изнутри. Даже дышать становится чуть легче, пока внутри растекается эта прохлада. Да, она права. Если Берт поедет к герцогу, то придется выложить ему все. Ну или практически все. Чужая тайна остается чужой и тайной, как не верти желание сказать на языке. Приходится лишь прикусывать зубами плоть и отвечать размыто, почти как это делают искусные политики. Они вроде бы тоже поят народ водой, которая ему нужна, вот только напиться ею выходит весьма редко. Зато благодарить за эти глотки приходится до конца своих дней.
Но кузина не политик, она - семья. И Катберт делает еще несколько полных глотков, без оглядки на то, что за них он теперь вовсю должен. Или на то, что этот жест имеет какую-либо иную подоплеку, кроме помощи.
- Спасибо. Это было кстати.
Но вопрос о том, что "натворил" его лучший друг совсем не так кстати, как этот кубок и вода в нем. Этот вопрос бьет в самую суть, но не имеет права на ответ. И все, что по факту может сейчас Розье - это поморщиться, будто от внезапной зубной боли да скосить взгляд на гравировку. Вот он - ответ, она держит его в руках и даже возможно знает это имя. Как ей не знать? Его знают все. Даже Берт знал, когда впервые оказался здесь - уже много лет живого присутствия этого мага в Школе нет, а имя его до сих пор таскают по гостиным и углам, как записочки на 14 февраля. Они даже сидели сейчас в месте, посвященном этому имени, разве можно было сомневаться в знании?
- Идея может стать личностью. - внезапно говорит Ив, переводя взгляд с выгравированных букв на кузину. Его голос ожил и больше не сипит, - Ты слышала эту фразу? Ее часто повторяет мой отец. Он говорит, что если множество людей концентрируют вокруг себя общность взглядов и мнений, концентрируя синопсис и фокус на одной из точек выхода, то такая идея запросто может обрести материальное воплощение. Обрести плоть и кровь.
Катберт сам не понимает, зачем сейчас это сказал и какую преследовал цель. Возможно ему просто хочется услышать ее мнение или увидеть, как загораются глаза при мысли, что какая-то высшая цель может обрести наконечник. Ведь наконечник очень важен, он всегда направлен в цель и зачастую цель эту достигает. Так или иначе, рано или поздно, пробивая сердцевину или прошивая ее насквозь - все это совершенно неважно, если цель поражена.
- Он просто хочет дышать, понимаешь? Возможно этого не заметно, но я знаю, как иногда эти наглухо застегнутые пуговицы душат. Примерно так же, как сейчас что-то душит меня. - Розье отпускает кубок и упирается ладонью в холодный пол, - Мы выросли в иных семьях и у нас с тобой совершенно другие традиции. Таким, как мы, сложно понять их. Я вот до сих пор почти не понимаю, хоть и поставил себе задачу разобраться и копаюсь в этом много лет. Но я пообещал помогать ему, когда он пробует подышать. В тот раз было так же.
Наследник медленно сжимает пальцы в кулак, слегка царапаясь кольцом о шершавый камень. Сказанное им по идее не должно вызывать никакого чувства вины. Он слышит это в своих словах, слышит это и кузина. Тогда какого дьявола он ее ощущает? Или это все же не вина или стыд, а что-то иное?
- Черт, Трикс, я не могу сказать тебе всего, извини. - Ив вновь морщится и уже заметнее, сжимая на мгновение челюсти, - Это чужая тайна и я поклялся ее хранить. Просто поверь: он не делает ничего плохого, - и поспешно добавляет, - Ничего из того, за что придется краснеть перед самим собой. Он... замечательный.
Его сестра замечательна не меньше, когда говорит о том, что перевернет весь Холл в поисках кузена. Ивен верит ей, зная с детства эту особенность двигать стены и ломать любые преграды. Она может и больше, просто больше пока не просили, а она сама не думала, что хочет. Берт улыбается и попросту обнимает ее за плечи. Это лучше любых благодарностей или слов, ведь тактильность тоже практически запрещена, но язык тела от этого не перестает быть выразительным и глубоким. Скорее наоборот: он лишь сочнее и ярче.
- Абсолютно в этом не сомневаюсь.

Розье сейчас сложно оценить ее ответ и понять, это он хотел услышать или иное, а может вообще нужно было промолчать и взять его за руку, сплетя пальцы покрепче. Из него просто проливается, как та вода из кубка, если толкнуть и раскачать. Его уже что-то толкнуло и раскачивает изо дня в день, и крен становится все сильнее, он почти опрокидывает его на спину. Но "почти" не равно сделанному и потому Берт все еще стоит, все еще держится за нить реальности и этому бравому безумию нужно чуть больше, чтобы уложить Наследника на лопатки и объявить о победе. Нет, Ив еще точно поборется, вот только он до сих пор не осознал с кем и за что. Когда есть идея, даже если она становится личностью и обретает лицо, ты так или иначе видишь очертания и ориентиры, не следуешь впотьмах и наощупь, готовясь отражать удар со всех сторон разом. Поэтому пусть бы эти идеи обрели свои лица, пусть их посыл был бы чьим-то голосом, озвучивающим свои императивы. Нечто лучше, чем ничто. Вот в этом Наследник не сомневается.
- Туше. - Ивен усмехается и закусывает губу, - Политические догматы - явно не моя сильная сторона. Мне больше нравится честность и прозрачность действий и намерений.
Особенно сейчас, черт возьми. И груз чужой тайны мне уж точно не добавляет нужного для атаки веса. Она как плащ, оплетающий ноги и сковывающий траекторию шагов.
А еще он не знает, насколько важно кузине эту тайну узнать. Что ее ребра могут вывернуться наружу, узнай она это после. Катберт сравнивает с собой и не видит остроты, ведь по его мнению, если нет любви, то и надышаться там нечем, как ни распахивай окна настежь, призывая воздух с ветром. Все равно пойдешь в другую комнату или даже дом в желании найти искомое: просто не здесь и не сейчас. И не с ним. Он же ходит, ищет, просто никак не может найти и куда бы он не пришел, с каждым шагом и минутой дышать сложнее. Но она же найдет, верно? Она всегда находит. Как нашла сейчас его, как найдет абсолютно все, что ищет и потеряла - даже Керна. И если бы Ив знал сейчас сам, что для этого всего-то и нужно, что приехать к Лестрейнджам и попросить - он бы ей непременно сказал. Более того, он бы взял ее тогда с собой и они оба предстали бы перед Хозяином Лесов каждый со своим вопросом. И кроны деревьев сомкнулись бы над их головами, пряча в листве отголосок Его ответа. Но он не знает и молчит, и молча встает следом за сестрой, когда та подрывается на ноги и тянет его следом. Да, насочинять старосте можно, можно даже сбежать из школы в поле, упасть там в траву и смотреть на небо, раскинув руки и вгрызаясь ногтями в осоку, вот только сработает ли это? Как защищаться, если не видишь, куда бьют? И не знаешь за что.
"Порою нужен сбой в системе и шаг на ощупь в темноте."
Ив уже на ногах и вцепляется в ее руку, когда вновь слышит этот голос. Он неявственный, далекий, похожий на звучание его собственного, но тело все равно напрягается и вновь превращается в туго натянутую тетиву, а во взгляде - наконечники стрел. И обращены они не на кузину, а вовнутрь - в ту самую темноту, куда нужно сделать шаг, но Берт готов сделать выстрел. Так он и замирает на несколько секунд, после чего глаза опять наливаются краснотой, а тело - усталостью. Розье ослабляет хватку и ловит себя на попытке улыбнуться Беллатрикс.
- Спасибо тебе. - вот так просто и искренне, скользнув по ее предплечью ладонью и беря за руку, - А ты останешься или уйдешь? В конце концов можно умыкнуть с кухни что-то съестное и поговорить не только о том, что я ненормальный.
И превращаюсь в зверя. Ты любишь зверей, сестрёнка?

Если бы Ив знал, что буквально через пару дней ему придется вот так же искать съестное на чужой кухне, то он бы улыбнулся. А если бы при этом ему рассказали, при каких обстоятельствах будет происходить этот набег на еду и знакомство с домовиками, то он бы рассмеялся рассказчику в лицо. Но сейчас он еще не знал, где надо смеяться и не было человека, который бы поведал Наследнику этот увлекательный рассказ. Поэтому он просто шел знакомым маршрутом, стараясь сосредоточиться на том, чтобы не попасться на глаза никому из педагогов или вечно шатающихся старост, которым казалось только и нужно было, чтобы поймать кого-то после отбоя и упечь в Проучай-комнату.
Наверное у них карма от этого улучшается. Ну и оценки, естественно.
Кухня Хогвартса однако не была тем местом, куда можно с ноги завалиться в любое время суток, взять на поднос всего, что только можно и уйти, пританцовывая, довольный своей добычей. Там ни на минуту не остывали котелки, сковородки и глаза домовых эльфов, кажется, тоже не смыкались никогда. А потому незамеченным Розье не остался и несколько десятков пар этих глаз обратилось к нему, как только он пересек порог залитой светом факелов кухни.
- Мне бы это... поесть. - красноречие, которым так славился род Розье, куда-то разом пропал и Берт, кашлянув в кулак, добавил, - Осталось что-то после ужина? На двоих.
Ивен не был уверен, что его не выгонят прямо сразу, подняв вой, что он таскается за жратвой по ночам, смущая своим присутствием почтенных эльфов, занятых праведным трудом по насыщению сотен голодных магическим ртов. Но в одном он был уверен точно: этим домовикам ученики приказывать не могли. А потому оставалось лишь уповать на то, что они любят детей и не помнят, как к ним могли относиться в тех семьях, которые их Хогвартсу пожертвовали. Внезапно захотелось добавить еще что-то нелепое навроде: А в моей семье с вами обращаются хорошо! Но Катберт молчит и просто смотрит, решив, что подобные оправдания явно не станут тем мотиватором, который позволит кухонникам проникнуться к нему любовью и обожанием.
Когда секунды прошли, а осмотр судя по всему был окончен, один старый эльф нарушил молчание, издав очень похожий на скрип звук, скорее всего означавший что-то типа "хм", после чего молча хлопнул в ладоши и с дальнего стола сорвался сначала поднос, потом с остальных столов - в разные стороны полетела еда, которую мечущийся предмет кухонной утвари пытался поймать своей плоскостью и удержать внутри железных бортиков. Все происходило настолько быстро, что Берт сначала пытался следить за траекториями, но потом понял, что еще немного и у него закружится голова. Не прошло и минуты, как ломящийся от разных нарезок, хлеба, сыра, холодного мяса и естественно сладкого поднос оказался перед лицом Наследника, явно желающий, чтобы последний посторонился, пропуская его вперед. От этого напора и стремительности Розье пришлось сделать шаг в сторону, после чего он широко улыбнулся и уже хотел было чинно поклониться, но передумал и лишь кивнул.
- Благодарю, что не оставили умирать от голода в эту холодную ночь. не успев даже одернуть свою натуру, Ив подмигивает старшему из домовиков и покидая порог, добавляет, - Поднос верну.
Путь до назначенного кузиной места был быстр и легок, потому как даже нагруженным этот левитирующий спаситель животов был неумолим в своей скорости и резкости на поворотах. До такой степени, что пару раз сок, бултыхающийся внутри двух стаканов, отчаянно пытался покинуть их границы. Но безуспешно. В конце концов Катберт только и успевает, что шикнуть "Стоп!", когда искомая лестница оказалась перед глазами.
Успела ли Трикс исполнить свою часть спектакля? Я считаю, что свою часть выполнил на все сто.

- Ну не на неделю...
Ив протягивает это и косится на поднос, который по всей видимости с нетерпением ждет, когда же эта парочка оголодавших подростков все же решит сдвинуться с места и куда-то пойти. Еды на нем и впрямь достаточно, чтобы не беспокоиться о желудке если не неделю, то парочку дней активного шевеления челюстями точно. Берт хмыкает и, не произнося более ни слова, идет за кузиной. Та как всегда стремительна и неумолима: ее шаг не такой бесшумный, как у Ива, но зато обстоятельный. Шаг человека, точно знающего направление и взявшего верный курс. Один коридор сменяется другим, одна вереница дверей по бокам превращается в другую. А затем что-то сбивается и внутренний компас сестры начинает немного колбасить, из-за чего она не просто шагает от двери к двери, ища нужную, а делает это в весьма хаотичном порядке, образовывая полный напора вихрь.
Если бы у подносов была крыша, а не только дно, то можно было сказать, что она у того точно поехала не меньше, чем у самого Катберта. Несчастный сок продолжал бултыхаться в стаканах от виражей и примерно той же самой стремительности, что и у кузины. В какой-то момент кажется, что они нашли общий невербальный язык и просто мечутся по только им знакомой траектории и то, что эти двое до сих пор не врезались друг в друга, только подтверждают догадки Розье.
Когда искомая дверь все же находится и эти оба влетают в нее, Берт входит последним и закрывает. Да, здесь действительно уютно и чудесный подоконник тоже не оставляет блондина равнодушным.
- Ça! Откуда ты про нее знаешь? - кидает он сестре в спину, осматриваясь, пока та копается внутри шкафа, выуживая банку с чаем, - Мне казалось, что я излазил здесь все, но видимо это не так.
Еще на первом курсе они с Рудо частенько устраивали себе невероятные экскурсии в надежде найти сад светящихся грибов или те самые аномальные зоны, которые пожирают время. Эти байки Берт слышал от своего отца с раннего детства и естественно вознамерился сам найти места, которые тот не нашел, пока учился в Школе. Но ни на первом, ни на последующих курсах зоны эти так и не нашлись, зато были выявлены кучи других укромных мест, включая тайный путь из Хогвартса, берущий начало в слизеринских подземельях. Но эту комнату Ивен видел впервые.
Поднос конечно тоже оценил всю прелесть подоконника и приземлился прямо на него, по всей видимости успокоившись. Розье еще успевает подумать, что надо бы вернуть его обратно хоговским домовикам, как кузина начинает греметь чашками и подталкивать его к рассказам.
- Рассказывать про то, о чем мы болтаем после отбоя в своей спальне? - вот сейчас Ив широко улыбается, склонив голову и подтягивая колено к подбородку - его любимая поза, о которой он, по всей видимости, пока еще не знает, - Или тебе интереснее то, о чем мы молчим?
Вопрос странный, но Катберт уверен, что сестра его понимает. Она вообще понимала его очень хорошо, пока не случился Мабон и его перестали понимать абсолютно все, включая его самого. Однако сейчас, пока он сидел на этом широком подоконнике, а за спиной переливалось разноцветное мозаичное стекло, Наследнику казалось, что его отпускает. Он был рад этому ощущению, рад снова легко расправить плечи и положить этот дурацкий мешок в угол под аромат французских булок и предвкушая чай.
- Слушай, ты не скучаешь по тем временам, когда все еще не было настолько сложно и мир казался проще, чем щелчок пальцев?

А может они строили его таким огромным не потому что их было много, а чтобы просто создать иллюзию пространства. Что ты не в тюрьме, а на воле...
Но Ив не говорит этого вслух, из видимого он лишь улыбается, беря предложенную чашку с дымящимся ароматным напитком. Листья чая все еще раскрываются на фарфоровом дне, похожие на обретающие силу щупальца Кракена.
— Тебе все время кажется, что у нас все ещё есть какой-то выбор, сестрица. А я вот почему-то думаю, что выбора никакого нет. И это лишь иллюзия, чтобы нам чуть слаще спалось и чуть свободней дышалось.
Ведь и впрямь, ну куда теснее сжимать эти тиски? Эти бесконечные правила, запреты, положения о том, как, куда, сколь долго и главное зачем смотреть и двигаться. О чем говорить пристало, а что считать табуированным. Хоть отец и говорит, что любые рамки можно двигать, если хорошо знать законы внутри них, но вот как сдвинуть эти? Катберт не понимает. Он знает, как можно сломать, но искривить, дав себе больше пространства для маневра нет.
— Но это хорошо. Ну, что ты так думаешь. Возможно тебе поэтому легче шагать вперед, если считать, что граница еще далеко и переступить черту не выйдет. Что все происходящее находится в пределах нормы. — пальцы сильнее сжимают чашку и Ив укладывает голову на искрящийся витраж, а ее донышко к себе на коленку, — Я помню твой первый выезд... Моя семья в очередной раз устраивала бал дебютанток и ты приехала вся в черном. — Розье тихо смеется, косясь на сестру насмешливым взглядом цвета моря, — Ходила вся такая гордая и прямая, вызывая у почтенных дам инфаркты глаз. Помню, кто-то из старших все же спросил о странном выборе цвета платья и ты, опережая тетю, громко заявила: Я — Блэк! Или Вы про это забыли? Я тогда восхитился и решил, что с тобой нужно непременно дружить. Знаешь почему? — Берт медлит и сначала делает глоток, обжигая язык, но даже не замечая этого, — Потому что я тоже с детства плевал на все их поганые мнения и стереотипы. Вот только не знаю, как перешагнуть черту красиво, не навредив своей семье.
Наследник замолкает и вслушивается сначала в тишину комнаты, а затем в дыхание кузины. Оно тоже тихое, мерное, оно не портит тишины, а дополняет ее. Еще ему кажется, что где-то разменивают свой шаг стрелки часов, но возможно это лишь его внутреннее отсчитывало секунды до дня Х.

Время бродит в пространстве и путь его всегда вперед. Нужно быть, как время, Катберт, его возможно остановить лишь ненадолго, но заставить повернуть назад — нет. Все иное просто иллюзия, мираж, что ткни пальцем и он рассыплется.

Очередной глоток уже не обжигает, а дарит тепло. Щупальца чайных листов заполнили все дно пузатой чашки и колыхались на поверхности уже даже не отголосками Кракена, а просто морскими водорослями. Ив смотрел на эти движения и вспоминал место, где он родился. Там все было залито солнцем, им дышал каждый выбеленный его лучами камень, Розье-Шалли насквозь прошивали его золотые нити и на дне Бурже были вот такие же танцующие водоросли. Однажды они оплели ему ноги и он чуть не утонул, но зато в тот день Катберт оценил важность каждого вдоха. Вот и сейчас, смотря на листы чая, так отчаянно похожие на те озёрные, колышущиеся под водой травы, он вновь задыхается и оттого вновь и с силой благодарен за каждый глоток воздуха, раскрывающего легкие, словно меха.
Вопрос о друге заставляет слегка вздрогнуть и поднять глаза, выныривая из воспоминаний о Савойе. Этот вопрос вообще заставляет тут же вернуться в реальность и остро ощутить себя именно там, где он находился. Со всеми подоконниками, пледами и разноцветной мозаикой. Ивен медленно разворачивается к сестре всем телом и долго смотрит на ее лицо, прежде чем ответить:
— Никак. — это первый импульс, который мгновенно вырывается вовне и Берт с силой закусывает губу, распознав в тоне металл. Он откровенно недоволен и сбит с толку такой интонацией, а потому дальше продолжает почти шепотом, — Никак не договориться. Лестрейнджи это вообще не про это. Это что-то про безусловность веры, что-то про любовь на грани, что-то более древнее, чем эти «договориться». Договориться можно с политиком, даже с чертом, но они... Они должны верить. И признать.
Ив отставляет почти пустую чашку в сторону и кладёт потеплевшие ладони на ее щеки, а в полумраке поблескивает на безымянном пальце серебро кладдаха. Он сам не замечает, как перестает даже моргать — просто неотрывно смотрит сестре в глаза, щедро заливаясь в ее тёмные омуты своей лазурью.
— Я помню первую охоту, на которую меня взяли и которую устраивали Лестрейнджи. Помню, как вибрировал воздух вокруг и мне казалось, что сама магия на их земле живая и непохожая на нашу. Я будто провалился тогда в кроличью нору и был к этому совершенно не готов. Потом привыкаешь, контраст уже не так ощущается и сбивает с ног, но то чувство, что земля под ногами дышит и алчет, что воздух полон чего-то древнего и темного остаётся до сих пор. — а еще Берт не замечает, как начинает поглаживать ее кожу пальцами, — Чем они живут? Ты это спрашиваешь? Наверное они живут жизнью, Трикс, когда как мы лишь пытаемся это делать. Они едят настоящие яблоки, а мы авалонские. — Розье глубоко вдыхает и нежно треплет сестру за щеку, улыбаясь, — Но если тебя интересует, как отменить помолвку, то я скажу тебе так: просто попроси. Не у Рудольфа, у его отца. Сделай так, как не принято. Может оказаться, что в случае с Лестрейнджами это самый верный способ.

Выбор есть всегда. Просто не всегда он твой. Это Ивен знает наверняка, вспоминая не только ее, но и свою помолвку. Где здесь был их выбор и когда они успели его сделать? Может когда сделали свой первый шаг? Или когда в очередной раз агукали, раздувая сопли пузырями? Нет, наверное когда научились ходить на горшок! Когда же? Вот этого он не знает. Вернее знает, что он точно никаких выборов не делал и даже не имел на это шанса. Оставался лишь шанс все изменить и пока что самым быстрым в загашнике был вариант просто открыто разораться, послать всех причастных на созвучное слову «герцог» и переложить дальнейшее на плечи Главы Рода. Впрочем, Берт был в курсе, как должен будет поступить Глава - не отец. Ведь отец - это все еще человек. Со своими эмоциями, мыслями обо всем, помимо Рода. А Глава - чистая функция, там нет ничего, кроме бескомпромиссной логики, все звенья которой гудят Родом.
Да, милая сестра, выбор есть всегда - не всегда его делаешь ты. 
Но ты тогда выбрала черное. И пусть тебе кажется, что это всего лишь платье и всего лишь бал, но если сковырнуть болячку и глянуть в рану поглубже? Что там? Зияет ли там граница общественных устоев? Не трещит ли она в том месте по швам, ведь еще можно списать незнание установленного обществом цвета для платья на такой бал на возраст, но чтобы про это не знала вся ее семья? Это вряд ли. А значит это их роднит - семьи, не платья и ткани. Прощупывать границы и менять их внутри. Все, как говорит отец. Просто слегка глубже, чем наличие или отсутствие нитки жемчуга или цветка в петлице.
Катберт видит ее улыбку, а потом как она резко отворачивается, почти сбрасывая его ладони с лица. Но нет, Ив через край упрям, он не убирает рук и силой поворачивает кудрявую голову обратно.
- А разве про это нужно говорить? - шепот обретает звук, а зрачки синхронно расширяются, пока он все так же, не мигая, смотрит в ее глаза, - Я сужу по своей...помолвке. И по чужим. Покажи мне хоть одного, кто выбрал сам или кто доволен выбором за него? К тому же парочка детишек и это вот «замуж» не вяжутся с тем твоим желанием, Беллс. Тебе нужно остаться в своем Роду, а не перейти в чужой, украсив своим именем их Гобелен верно же? - ее ремарка про желания Рудо заставляет криво усмехнуться и с силой прижать ее лоб к своему, снова перейдя на шепот, - Если бы я знал наверняка, что он на самом деле хочет, то давно бы рискнул дать это ему или хотя бы поспособствовать, чтобы он сам это взял. Но я не знаю. - Розье вновь щурится и по лицу скользит тень того же металла, который недавно лязгнул в голосе, но все еще не просочился во взгляд, - Так что нет, не его мысли. Свои озвучиваю. Как и свой совет тебе даю. То, что успел учуять лично, так как с разговорами, рассказами и объяснениями у них явная беда.
Но я достаточно уперт, чтобы рискнуть это исправить.
Не одна кузина страдала от информационного вакуума. Вот уже столько лет разговорчивый, улыбчивый и легкий на подъём блондин никак не мог научить хотя бы толике этого своего лучшего друга. Иногда прилетала шальная мысль и в моменте приходилось даже останавливаться - настолько та прошивала насквозь: а что вообще между нами общего? Что держит нас вместе? Что настолько распахнуло грудную клетку ребрами наружу, чтобы я тогда предложил ему кладдах в знак вечной дружбы и верности? И что распахнуло его грудную клетку, раз он без лишних вопросов поклялся в том же?
Катберт бы сказал, что это кровь и общность души, но и кровь у них была разная да и душа точно не одна на двоих. Но как бы там ни было, одно Розье знал точно: чтобы ни случилось, как бы они ни ругались, ни дрались и ни злились, если придет беда, друг встанет рядом - молча, без лишних вопросов, как и тогда, на старой мельнице. Пока что этого знания было достаточно. Либо оно вообще было настолько всеобъемлющим, что лишь оно одно накрепко связало их обоих.
Поэтому конечно кузина не понимала. Ей казалось, что он скрывает от нее что-то, недоговаривает и вообще, но он просто не знает, а врать и придумывать сказки не хочет. Да, она их любит - он знает. Но у любой сказки должна быть мораль, идея, какой-то вектор, который поможет сориентироваться в пространстве жизни.
А у вранья нет никакого вектора, только горькое послевкусие от раскрывшейся бутоном правды.
- Я тоже не понимаю. - Ив делает выбор в пользу правды и отпускает ее лицо, замечая, что на лбу осталось розовое пятнышко, - Я ни черта не понимаю и поэтому в канун охоты поеду задавать свои вопросы. - шёпот снова обретает голос, а Берт откидывается спиной на откос окна, продолжая рассматривать сестру, - Тоже сделаю так, как не принято. Заодно и проверю свою теорию о том, что с Лестрейнджами привычные схемы не работают. У тебя тоже будет такой шанс на эту охоту.
Последнее Берт говорит как бы невзначай, но с улыбкой, ведь когда есть повод, то и все карты в руки.
Он знал, что она поедет, раз обещала. Наверное поехала бы даже без этого, просто сейчас поедет точно, а значит шансы есть. И у него и у неё.
Ну же, провалимся в кроличью нору вместе? Ты же готова, да?

Потому что мой отец - не Лестрейндж? И такова моя вира?
Мысль режет клинком прямо по желанию озвучить ее вслух и Берт внезапно едва слышно смеется, блеснув в полумраке комнаты отражением витража в больших зелено-голубых глазах. Смеется на тем, как в последнее время ошибочно трактуют все его слова те, кто раньше и без слов понимал его. А сейчас словно стена выросла. Или они выросли? Или что изменилось?
Ивен ведет плечом, словно пытаясь поправить косую перевязь, вечно спадающую на важном торжестве. Важнее, к примеру, чем Мабон и его скачки и чем предстоящая охота в землях, пропитанных кровью и магией. Например, на какой-нибудь коронации во времена, когда Розье еще короновались. Сейчас же даже это не ощущается важнее Мабона с его проклятым столом, а так хотелось бы...
- Я сказал это все на французском, а ты внезапно перестала его понимать? Или мой английский настолько плох, что и его разобрать невозможно? - улыбка шире, но металл, превратившись в ртуть, все же перетек во взгляд и теперь плескался там сотнями сверкающих иголок, - С чего ты взяла, что мне этот выбор отвратителен? Где, черт возьми, я это сказал? Мы говорили о возможности и невозможности выбора в целом и я сказал лишь, что его у меня не было. Ничего больше и ничего меньше, сестра.
Он замолкает и ничего не комментирует насчет своей тети. Быть может она и довольна выбором - это уж точно не его дело да ему и неинтересно, но даже слова кузины подтверждают, что и ее мать его не делала.
Дед просто попал в цель, выбрав мишень самостоятельно. Да, так бывает. Но так бывает далеко не у всех и лишь подтверждает правило. Вы все ослепли?
- А что я должен по-твоему был сказать? Встать посреди Розье-Холла и орать, как не в себя, требуя оставить это право за мной? Отвергаешь - предлагай. Мне предложить нечего - я ни в кого не влюблен. А вытребовать с боем это право, чтобы положить в карман, как вкладыш от очередной шоколадной лягушки... А если никогда не влюблюсь? Просто выбросить? - Берт качает головой и все еще улыбается, скользя подушечкой пальца по кромке опустевшей чашки, - Нет, это должно работать иначе. Пока не знаю как, но не так точно. - Розье переводит взгляд на витраж и несколько секунд тонет в нем, впуская в зрачки калейдоскоп цветов, а потом добавляет, - Я желаю твоей сестре участь лучшую, чем быть с человеком, который ее не любит. Все достойны взаимности, знаешь ли. Поэтому ты всегда можешь поговорить и за нее тоже.
Со своим отцом.
Наследник не говорит это сгоряча или на эмоциях. Сейчас он наоборот предельно спокоен и собран - череда дней и ночей, что он проводит в какой-то невидимой и непонятной битве много этому способствовала. А еще он всю жизнь находится в окружении вот таких последствий чужого выбора и ему уж очень сильно не нравится, как страдает отец и насколько плевать на это хотела его мать, даже не уехавшая вслед за мужем из Франции, порождая этим скользкий, как жабья слизь, комераж. Нет, любовь в одну сторону даже более омерзительна, чем ее отсутствие с обеих сторон и поэтому Берт будет только искренне рад, если у Андромеды все сложится намного лучше, чем у его собственных родителей.
Вопрос кузины заставляет его скосить на нее взгляд. И он видит, что что-то в его словах ее взбаламутило и заставило натянуться струной, готовой издать звук - лишь прикоснись. Как перетянутая тетива, как взведенный курок, как высшая степень алертности: движение и смерть сорвется, подчиняясь пальцу или...голосу? Ив надеется, что если это голос, то он - разума. Но так или иначе, если сестра обрела в его словах для себя какую-то цель - это было хорошо. Цель рождает импульс, импульс - дарит движение, а движение - это намного лучше стагнации. По какой бы траектории ты ни двигался.
- Потому что я собрался сделать так, как не принято? Приехать без приглашения, отца, письма, в ночи, чтобы в лоб задать все свои вопросы прямо герцогу Ко'ранжайду? - бровь Берта медленно изгибается в полумесяц, - Мне кажется каждое слово в этом предложении грозит мне тем, что абсолютно все может пойти не по плану, а прямо в задницу к авгуру, нет?