Его раздражало абсолютно все. Раздражало яркое солнце, то и дело проглядывающее сквозь рваные облака, раздражала бесконечная беготня по коридорам, гомон, суета и даже ветер. Но особенно сильно Ивена раздражали группки и парочки, разбросанные по лужайке яркими плевками цветов четырех факультетов. Он наивно полагал, что продравшись сквозь толпу и вырвавшись на воздух, ветер немного снимет накал, но Розье ошибался. Как только он в компании своей хмурой рожи ушел на максимальное казалось бы отдаление от раздражителей, некоторые элементы все равно не давали ему покоя. И тот же ветер не остужал раскалывающуюся от боли голову, а наоборот бесил, всякий раз порывом норовя спутать пшеничные волосы. Наследник устало опустился на траву, подтянул одну ногу к груди и уложил на коленку подбородок. Наверное нужно было бы и глаза закрыть, чтобы не лицезреть эти улыбающиеся непонятно чему лица, вот только незадача: всякий раз, как только юноша закрывал их, внутреннее начинало превалировать над внешним и мысли раз за разом возвращались то к паническому раскладу, что у него окончательно съехала крыша и еще пара дней и гостеприимные двери Министерского госпиталя распахнутся перед ним, то к ножу в сапоге.
Использовав который я попаду либо в тот же госпиталь, либо в Аврорат, либо в ад.
Розье усмехается и продолжает гулять взглядом по разномастной палитре голов, заметно криво морщась и не менее криво усмехаясь всякий раз, когда взор выхватывал особенно счастливую морду. При этом голос герцога Коранжайда тактично и безучастно молчал, но Наследник был уверен - он никуда не делся, а посему эта протечка мозгов точно еще не закончилась.

И может не закончится никогда, приятель. Не будь таким наивным. Еще неделя и ты перестанешь спать совсем, чтобы не проваливаться в эти бесконечные кошмары с вонючими склянками и кровавыми рунами, а еще через неделю кого-нибудь пришьешь своим ножом. Интересно, что скажет капитан команды, когда выяснится, что я не буду участвовать в грядущей игре? А отец? Когда узнает, что его Наследник - недееспособен и на него можно больше в общем-то и не рассчитывать? А еще эти Блэки...Вот же черт.

Катберт морщится заметнее и поднимает голову к небу: если он что-то не предпримет, то это точно выльется в огромный скандал, а скандал - это шум, а шум - это злость.
Блэки...
Блуждающий взгляд скользит вниз и спотыкается о стоящую поодаль парочку. Одна голова горит пожаром, вторая - извивается пружинами. Берт прищуривается, чтобы лучше сфокусироваться, а после резко подается вперед. Бэрк и Блэк. Они явно о чем-то очень живо разговаривают, но Розье сидит достаточно далеко, чтобы не слышать слов. Их слышит только ветер и уносит с собой на невидимых крыльях. А если все же постараться прислушаться? Или получше присмотреться и попробовать прочесть по губам?...
В моменте что-то прилетает в голову. В первую секунду Иву кажется, что удар был изнутри и это остатки мозга вежливо просятся покинуть чертоги черепа, но внезапно у мыска его черного и слишком замшевого сапога пикирует бумажный самолетик, который непроизвольно тянет одеяло внимания на себя, чему наверняка были бы безумно рады те двое. Катберт же мгновенно вспыхивает, хватает кем-то брошенное и резко оборачивается, явно готовый послать самолетик обратно, а его творца - акромантулу в задницу.
И какого нахрен черта?!
За его спиной сидят многие: кто-то уткнувшись в учебники, кто-то размахивая недоеденной булкой, кто-то прислонившись спиной к широкому дубу. И все такие разные, безмятежные и неимоверно бесячие. Особенно вон тот, у дуба. Вечно со своей блаженной улыбкой, будто мир только и состоит из пони и единорогов. Умудряется лыбится даже во время игры в квиддич, когда откровенно хамски перехватывает его пас. Розье уже и не помнит, как сам мог улыбаться так же, но в данный момент от таких проявлений эмоций его начинало откровенно подташнивать.
- Ты кинул, придурок? Поболтать не с кем?
Наследника не заботит ни расстояние, ни словленное в моменте понимание, что на его окрик вот уже сейчас начнут оборачиваться головы, у которых хлеб уже был, а вот зрелищ еще нет. Впрочем нет, последнее все же заботит. И именно это заставляет его сжать зубы, прорычав сквозь них порцию французских проклятий и пружинисто подняться на ноги, сминая в кулаке бумажную поделку.
Пресвятые мерлиновы борода и колпак, да чего вам всем от меня нужно?!
В десяток быстрых шагов Берт оказывается рядом с гриффиндорцем. В том, что адресант выбран верно - сомнений ноль. На крик обернулись многие, но только этот черноглазый адепт оригами нет. Он сидел с закрытыми глазами, будто ситуация его не касалась.
- Забери и отвали. В следующий раз личной доставки не будет и в ответку может прилететь что-то потяжелее.
И поострее, прости господи.

Отредактировано Evan C. Rosier (2025-03-09 12:48:09)

В первую секунду Ив даже не понимает, что этот улыбающийся парень спрашивает.
- Самолет? Чинить? Прости, что?
А потом понимает и начинает безудержно смеяться, явно привлекая к ним все больше любопытных взглядов, которым естественно нечем больше заняться, как глазеть на чьи-то ссоры. Или это была попытка в разговор и нужно внимательнее присмотреться?
Или что это вообще такое?!
Розье теряется в догадках, а они в свою очередь - в его смехе. В нем же теряются и следующие слова гриффиндорца - падают отшлифованной галькой на ползущую рябью ткань рассудка и с характерным бульканьем идут на дно. Если Катберт и выглядит сейчас, как тот, кому нужна помощь - в первую очередь медицинская, по мнению самого же Наследника, то Тальгон точно не выглядит колдомедиком. Они обычно носят белоснежные, как идеальная совесть, халаты и смотрят на тебя так, словно им заранее известны все твои диагнозы и их осталось только подтвердить каракулями на бумаге, заверив у главврача. А еще они пахнут микстурами и смертью.
Ким же выглядел иначе. Слишком расслабленная поза выдавала ее истинную напряженность, а взгляд, которым он путешествовал от лица Берта к его бедру и обратно - какой интересный маршрут - не был похож на врачебный. Он оценивал, но не выносил вердикт. Он с чего-то вдруг решил, что Катберт вердикт вынесет сам и более того - сам его и озвучит. Какая тошнотворная наивность. С чего бы ему это знать, если он погряз в отвратительном процессе?
Поток смеха обрывается так же внезапно, как возник. Теперь Ив холодно щурится и подается вперед. Это движение можно было бы сравнить со змеей, готовящейся к броску, вот только он не змея - волк.
Дормарх.
Что?
Короткий мысленный монолог - или все же диалог? -  сначала заставляет пальцы сильнее вцепиться в изуродованную бумагу, ногтями разрывая ее мягкость, а затем брезгливо швырнуть куда-то в траву, минуя протянутую руку. Ошметки слегка влажные от вспотевшей ладони и так нестерпимо тактильны, что Розье инстинктивно вытирает ее о мантию, шумно вдыхая воздух где-то на уровне шеи Ё-Хана. Но нет, тот и не пахнет, как доктор. Скорее, как букинист или ботаник, предпочитающий обществу людей общество букв в строчках. А еще он пах мелом и песком. Таким раскаленным на солнце, каким пахнет в пустынях. Хотя откуда бы ему об этом знать.
- Я сказал отвали. - свободные пальцы впиваются уже во что-то новое и это новое - его собственная кожа, - Какое из этих слов тебе непонятно? Мне не нужен собеседник.
Достаточно уже одного - в моей башке.
Порыв ветра приносит очередную порцию запаха горячего песка от чужой шеи. Она так откровенно близко и нага, ее не прикрывает воротничок рубашки и не скрывает цветастый шарф. А еще на ней так забавно пульсирует венка. От этого начинает кружится голова, но Ив явно не намерен демонстрировать эту перемену ни любопытному гриффиндорцу. ни всем остальным, чьи взгляды мозолили спину, как неразношенные сапоги - ступни. Вместо этого он медленно выпрямляется над сидящим, всеми силами стряхивая с себя секундное желание вцепиться зубами в его горло, и добавляет:
- Не все возможно починить, тупица. - бросает он с усмешкой и разворачивается, - Встретимся на игре.
Наследник морщится. Он недоволен своими ответами и злится на того, кто заставил его их произнести. Еще совсем недавно он бы запросто сел рядом, ведомый озорным любопытством и желанием выяснить, что толкнуло охотника команды соперника завести с ним разговор и не являлось ли это попыткой вытрясти из него ценные для капитана сведения. Но это "недавно" теряется в череде липких ночей с кошмарами и безвкусных дней, не приносящих ни облегчения, ни радости. Одну тошноту и раздражение.
Сплошные авалонские яблоки, будь они прокляты.

Отредактировано Evan C. Rosier (2025-03-11 15:01:06)

— Но то, что сломано обычно можно. Тебе важнее уйти или попробовать?
В первый момент ему важно уйти. И этот отход похож на какое-то слепое бегство. Розье раздражает это сильнее, чем прежде раздражали речи гриффиндорца. От себя было никак не убежать - он пробовал, а от этого парня можно, но абсолютно бессмысленно. Лишь только придуманная им для себя байка, что в одиночестве чем-то лучше, давала мотивацию внутреннему и импульс внешнему.
Впрочем, неважно в каком состоянии был Катберт - натренированное сызмальства тело знало, что делать и чует препятствие за секунду до цели. Ноги в высоких замшевых сапогах не путаются, наоборот, огибают преграду и потому прикосновение к локтю так обжигает. В своих книжках магглы пишут чистую крамолу: что электрический ток может одновременно отбрасывать и держать, вопрос лишь в разности между вольтажом и амперажем. Но некий электрический ток ерунда, когда дело касается настоящей магии и лишь она заставляет сейчас блондина так вздрогнуть и резко обернуться, а совсем не чужая рука на его руке.
Старшекурсник продолжает говорить и Катберт щурится. Кусать? Его? О, нет, он не собирался его кусать. Разорвать горло - да, измазать в его горячей крови лицо - вероятно, но не кусать. Кусаться это что-то из детства, когда дурачишься с другом или от обиды закусываешь край подушки после того, как отец не разрешил играть с мальчиком, потому что он не того поле ягода. Ну или велел спать после отбоя, а не гулять по Холлу в поисках приключений на задницу. Но сейчас уже давно не детство и выгуливать свою задницу можно в любое время, а потому и детские ужимки в прошлом, на смену им пришла жажда и она билась сейчас где-то в районе его венки на беззащитной шее.
- А почему это так важно тебе?
Вопрос звучит резко, но с любопытством. Берт слегка хмурится, что придает его прищуру особенный шарм - сейчас в нем не только злость, но и растерянность. Он бы понял, если этот кореец был ему семьей или хотя бы другом, но он чужой, не из "своих", у него даже цвет мантии кричал о том, что они по разные стороны Рубикона, так какого черта? На мгновение чаши весов замирают, вставая перед пресловутым выбором. Вечно и бесконечно происходит это в мире и Адемаро всегда в таких случаях вещает что-то про ветки вероятностей. Розье знает, что это и знает, как этим пользоваться, но его натуре претит любая предопределенность. Даже если она кроется в узлах, которые не развязать и проще сломать пальцы. Себе и тому, кто их завязал. Но вечно и бесконечно оставаться в статике весам не дано, иначе в чем их сакральный смысл? Чаши всегда принимают чью-то сторону, склоняясь и одновременно возвышаясь над тем, что на них положили. В такие мгновения мир сужается до зрачков, а в его случае еще и до касания к предплечью.
Ковер из травы все еще кажется невыносимо сочным, что в пору зажмуриться, но уже не таким игольчатым, чтобы не опуститься рядом, маскируя свой вздох шелестом мантии. К слову, он тоже не любил ее носить: она почему-то всегда мешала, оплетала ноги и сковывала движения. Такого не случалось, когда он носил длинные дорожные плащи, но возможно все дело в том, что плащи были частью его мира, а мантия - мира школы и это разделение играло большую роль. В Хогвартсе были свои собственные правила и Розье старался соблюдать их, как тщится соблюдать их гость в чужом - не своем доме. Но чужие правила были опасны и другим: ты никогда не знаешь их до конца и наизусть, а потому нарушая, ошибаешься и не нарушая тоже не застрахован от ошибки.
- А ты умеешь чинить только сломанные самолёты? А если сломалась голова?
Наследник не уверен, что его нечаянный собеседник готов и может быть мастером по таким поломкам, но попытка не пытка и зачастую лучше жалеть о том, что рискнул, чем о том, что не посмел рискнуть. Так говорила в нем юность, буйство глаз и половодье чувств. Берт точно так же не уверен, что готов предложить незнакомцу - встречи на матчах и случайные пересечения по касательной в коридорах Школы ведь не в счет - свою голову. Но простую беседу...
- A propos* что скажет капитан твоей команды, если увидит нас вместе? Ты об этом подумал?

*кстати (фр)

Отредактировано Evan C. Rosier (2025-03-15 04:55:45)

Ивен садится и становится немного легче, особенно когда спина находит опору в могучем стволе. Видимо пока он в движении, то даже не замечает, насколько его тело измотано и болит. Кажется, будто приходится бесконечно бежать в каком-то колесе без возможности остановиться. Но как только француз опускается рядом, с плеч словно падает часть тяжелого груза и он благодарен за эту небольшую передышку. Вот только сам не знает кому.
- Тебе тоже казалось, что весь мир в одночасье встал против тебя? - Берт усмехается своей реплике, которую не планировал произносить, но она вырвалась и, отзвучав, стала такой же естественной, как дышать, - И я тоже не умею чинить самолеты.
Более того, Катберт их даже никогда не видел, если не считать рисунков в книжках из библиотеки отца. Не умеет Наследник чинить и голову, иначе давно бы помог себе сам, а не слонялся, похожий на побитого пса, стараясь изо всех сил держать лицо. Но и оно все чаще шло трещинами даже на людях. В одиночестве же лица почти не осталось, а на месте глаз образовались две дыры.
- Да и рассказчик из меня откровенно хреновый. Сейчас мне вообще всерьез кажется, что я умею только доламывать.
Ага, а еще виртуозно влипать в разнообразное дерьмо - будь то ситуации или люди. К этому у меня прирожденный талант.
Розье внезапно вспоминает, что почти перестал отвечать отцу на письма, хоть тот продолжал регулярно посылать ему сов. Ведь чтобы отвечать на них, на бумаге нужно было что-то писать, а у Катберта ничего не происходило изо дня в день, о чем хотелось бы рассказать и чем хотелось бы поделиться. Не писать же в самом деле про потекшую крышу и коленки Рогатого бога, а придумывать и лгать Ив не хотел. Ведь есть огромная разница между тем, чтобы умолчать и откровенным враньем.
От мыслей о Рози-Холле его отвлекает движение гриффиндорца. Тот тянется за рюкзаком, а затем протягивает ему странный железный предмет. Он красный с белыми полосами и абсолютно не похожий на что-то виденное Розье прежде. Однако парень совершенно точно предлагает предмет ему и даже произносит слово. Брови Наследника медленно, но уверенно ползут вверх в немом вопросе. Он не торопится протягивать руку, внимательно рассматривая пузатую банку, а та в свою очередь поблескивает в лучах заходящего солнца, будто вся лоснясь.
- Колу? - слово совершенно новое, его не было даже в тех книжках про самолеты, - А что это?
Ивен никогда не стеснялся чего-то не знать и сейчас с готовностью задает этот вопрос, не думая, покажется ли он уместным, а сам Берт - глупым. Однажды, когда мальчику было сильно меньше, чем сейчас, Стеффан Розье сказал сыну, что на любую вещь, которую мы знаем приходится не меньше сотни вещей, о которых мы даже понятия не имеем. Тогда это произвело на Катберта огромное впечатление. Он не мог и предположить, что его отец чего-то там не знает, а уж если речь шла о сотне таких вещей... И сейчас пришло время вспомнить эту фразу - уж очень гладко та ложилась в канву происходящего. Это заставляет мимолетно улыбнулся и встретить взгляд напротив. До этого момента Ивен старался не пересекаться глазами, пытаясь сделать вид, что окружающая природа интересует его куда больше сидящего рядом. Но непонятный предмет в корне изменил ситуацию: теперь Наследник замечает, насколько черны эти глаза и какая у них изящная форма - совсем не такая, как у других, кого Берт встречал. А еще они теплые и смотрят на него одновременно заинтересовано и смешливо. И почему-то это не раздражает, а подталкивает улыбнуться шире и все же протянуть руку.
- Давай сюда эту колу, чем бы оно ни было. Расскажи только, для чего оно и что с ним делать.

— С кем ты воюешь сейчас, Ивен? ... петь оды этому напитку богов.
- Проклятье. - Ив усмехается и крепче сжимает откупоренную с шипением банку, - Умеешь ты задавать вопросы.
По телу прокатывается волна чего-то одновременно сладкого и мерзкого. Похоже Ивену уже осточертела эта война и боги, участвующие в ней. Он молча кивает в благодарность за заботливый жест и, не задумываясь, делает первый глоток.
Шипучая жидкость наполняет рот и Берт сначала откровенно поперхнулся, стараясь всеми силами удержать ее внутри себя и не позволить ей, пенясь, политься через нос. Куртуазности в этом жесте ноль и Наследник смеется, откидываясь затылком на ствол дерева как только удается выиграть хоть это сражение. Вкус у "напитка богов" необычный, но приятный. Настолько приятный, что несмотря на первый опыт на грани фола, Розье следом за ним делает второй - уже больше, касаясь горячими губами холодной кромки.
- Теперь попробовал. И знаешь что? Эта твоя Кола действительно хороша. Как наверное многое из того мира за завесой.
Наследник не кривит душой, когда говорит это. И даже когда думает. Удивительно, как напиток, пусть и инородный для этого места и времени, может остудить пылающие пожаром голову и внутренности, растекаясь изнутри прохладной волной с пузырьками. Приходит мысль, что надо бы рассказать про это отцу - он точно оценит. Ведь именно он привил своему Наследнику отсутствие страха перед условностями и чужим мнением по всем вопросам, которые им не задавали.
Однако, один все же задали. И будь он проклят, если ответ на него будет таким же вкусным, как содержимое этой банки.
- Иногда мне кажется, что с богом, а иногда - что с самим собой. Велика ли разница, если ты в обоих случаях скорее всего проиграешь?
Конечно, можно и нужно быть смелым вопреки всему. Смеяться в лицо опасности и с достоинством произносить En garde!, даже когда ты окружен и смертельно ранен. Но что сказать богу? Или себе? Керн не был похож на того, кто жаждет молитв или слепого поклонения. Да и грехи его видимо волновали мало. А сам Наследник никогда не пробовал драться против себя. До Мабона вся его жизнь текла размеренно и в согласии с внутренним; бой же с тенью начался после и пока что он кое-как держал оборону, но брешей становилось все больше. А еще неимоверно болели плечи.
"Всегда держи осанку и слово". Так говорил старший Розье и Катберт старался четко следовать этому завету. До скачек это было просто. До этих чертовых скачек все было несоизмеримо проще.
- Как бы ты провел этот бой? Ну, если бы пришлось драться с собой? - он вытягивает ноги и скрещивает их, с яркой вспышкой ярости замечая грязь на замше и не менее яростно стряхивая ее, - Или с богом.
Ив спрашивает это, скрашивая бредовость сказанного мимолетной улыбкой и прикрывает глаза. Он подставляет бледное лицо последним лучам солнца и оно окрашивает кожу в кровавый цвет. Сам того не зная, Розье улыбается тому, с кем так отчаянно бьется вместо того, чтобы просто обнять и принять.