ТТБ
Кажется, он был растерян. Не самое подходящее состояние для сына контрабандиста, и — ещё менее подходящее — для будущего Короля Коннахта, но никак иначе это состояние описать было нельзя. Да, он был растерян. Растерян и раздосадован.

Он хотел сейчас быть с кем-то, кто мог бы держать его за руку, и говорить, как славно они повеселятся на будущее Рождество. Или о том, как все будут им гордиться. Или просто насвистывать что-то оскорбительное, в духе «Some Say the Devil is Dead».

Но никого рядом не было. Никого подходящего. Дядя Джереми, граф Слайго не в счет. Ещё менее считались два его личных человека, торжественно-мрачно тащивших чемоданы и клетку с пронзительно-кричащей болотной совой.

Да, Господи Боже, лучше бы и вправду он доехал сюда один, чем слушать эти бесконечные нравоучения, как и кому будет хорошо!
- Теренс Бэрк. Извольте уж подождать! — мазнул в спину сердитый оклик дяди, слишком полного, чтобы идти быстро. Но Теренс не остановился. Напротив, втянул в легкие простуженный осенний воздух, и ускорил шаг. Пусть догоняют, как смогут!
Пусть жалуются отцу. Если он слишком занят, чтобы попрощаться, то, может, хотя бы достаточно свободен, чтобы разозлиться. К черту всё!

Он миновал ворота вокзала «Кингс Кросс», едва не столкнувшись с каким-то мужчиной в голубом жакете. И заспешил в сторону платформ под пристальным взглядом маггла  в полицейской форме.
Он выглядит странно? {Почему?} Адо настоял, чтобы через Лондон он ехал в сером костюме, с двумя рядами скучных пластиковых пуговиц, белой рубашке и черной удавке-галстуке на шее. Это должно казаться обычным. Да и в любом случае, виноват будет дядя Джереми. Если отец хотел, чтобы все было сделано так же хорошо, как у Литрима, нужно было и просить Литрима. А не краснеть и бледнеть, что кто-то из — О Боже! — британской аристократии может заметить рядом с будущем Королем Коннахта кого-то недостаточно чистокровного.

Теренс сжал губы в тонкую линию, оглянулся через плечо. Типичная бэрковская каштаново-рыжая макушка дяди уже мелькнула в толпе магглов совсем рядом. Да, пускай расскажет отцу, как не справился. Или вот отпустит впробег двух своих верзил. Или, если в них почти метр девяносто, догнать одиннадцатилетнего мальчика становится непосильным делом?

Если они хотели, чтобы он учился не в Дурмстранге со всеми вместе, то хотя бы должны были дать возможность попрощаться сейчас. Сейчас, перед отбытием с платформы «Девять и три четверти». Почему он здесь один?

Теренс ускорил шаг. Он почти бежал, печатая шаги в лаковых челси о вокзальные плиты. Куда? Побыстрее сесть в вагон, чтобы исполнить свой долг? Услышать от дяди, что Короли себя так не ведут? Опозорить отца перед всей британской аристократией, которой он так дорожит?

Теренс остановился так резко, что шедший за ним маггл почти врезался в его спину. Платформа номер девять.

ААМ
Отец всегда считал учебу в Школе глупым ритуалом и всего лишь данью традиции. Но это были ритуалы и дань, а первые нужно выполнять, вторые отдавать. Поэтому против Амадео Мальсибер был только взглядом и пренебрежительным жестом, каким он сначала прочел, а затем смял пришедшее из Хогвартса письмо и выбросил куда-то в угол своего кабинета. Зато мама была очень рада его поступлению, глубоко внутри надеясь, что хоть стены замка скроют ее сына от благочестивого воспитания его собственного отца, раз уж сама она не была в силах этого сделать.

В назначенный день суета началась с самого раннего утра: одни домовики спешно, но аккуратно упаковывали по чемоданам и сундукам вещи, вторые — книги, третьи по четвертому кругу перепроверяли, надежно ли запряжены лошади в экипаже кареты с родовым гербом. Не было даже мысли добираться до вокзала каким-нибудь более быстрым и удобным способом, не вызывая лишних взглядов магглов. Это Малфои могли разрешить себе ехать на автомобиле, а те, кто жил по Старому Закону — жили по нему до мелочей: никаких отступлений от вековых традиций, никакой дани моды. Похоже, это была та немногая дань, о которой Глава Рода не хотел даже слышать и уж тем более отдавать. А карета? Что ж, по английской земле едет наследник английского графа — склоняйте головы. Поэтому дорога предстояла долгой, но Амадео это только радовало — где-то на той же глубине души, что и у матери, он смел надеяться, что ошейник станет слегка свободнее.

После долгого разговора с отцом в его кабинете и очередной порции напутствий про важность пристойного поведения, за которыми уже чувствовался запах лежалого сена псарни, Адемаро вернулся в комнату Наследника и с четверть часа стоял перед зеркалом. Это было ему несвойственно: он никогда не любовался собой и не считал себя сколько-нибудь красивым, но сейчас он смотрел и в ответ из зазеркалья в него вглядывался высокий не по годам мальчик, одетый в несколько слоев одежды под наглухо застегнутым сюртуком и с огромными карими глазами, в которых проглядывался ад. Манжеты скрывали руки почти до костяшек пальцев, а стоячий воротник вгрызался в горло, не давая ни на секунду забыть, кто он и почему не имеет права склонить голову.

Он думал об этом всю дорогу до Кинг-Кросс, сидя в тишине кареты и молча держа в руках заветное письмо. Отец не поехал и не пустил мать: старший Мальсибер считал, что прощание на вокзале породит лишние эмоции и не стоит их кормить, ведь эмоции — это слабость, а слабость в военной аристократии — это почти бесчестье. Сопровождать его был назначен старший гувернер и несколько лакеев из числа обжившихся на службе в Поинте крестьян. Меньше родных — меньше поводов для дрожащих рук и губ.

Время в пути было выверенно, поэтому экипаж подъехал к вокзалу без опозданий. Адемаро вышел из кареты и, кажется, впервые за все утро глубоко вдохнул прохладного сентябрьского воздуха, ступая на мощеную улицу. До отправления поезда оставалось меньше сорока минут, но он доподлинно знал, куда идти: отпрыски его Рода всегда обучались в Школе и весь маршрут до мелочей был давно уложен в его голову — аккуратно и систематически, как уложены были его книги и вещи. И он шел. Шел, не оглядываясь и смотря прямо вперед, с каждым шагом надеясь увидеть в толпе знакомые лица тех, с кем не единожды пересекался на светских мероприятиях, поочередно устраиваемых их родителями: охота, балы, Повороты… При мысли о последних Адемаро едва заметно вздрогнул, ему показалось, что он не смог поймать эмоцию в моменте и купировать ее, раздавив, но на лице не дрогнул ни один мускул, лишь глаза слегка потемнели.

«Отец говорил, что надо разбежаться и пройти сквозь стену», — подумал Амадео, когда увидел нужную табличку с номером платформы и, не останавливаясь, а наоборот, набирая шаг, он так и сделал — без оглядки и сомнений, как иной раз прыгают в омут — с головой.
Но голова осталась на месте, а сам он оказался у поезда, даже не замечая гувернера, появившегося у него за спиной вместе с двумя другими, вкатившими тележку с его скарбом на платформу.
Поезд был прекрасен: он пыхал и посвистывал, ему не терпелось тронуться и уехать отсюда сквозь долины и реки и Маро хотел того же. Но перед тем, как шагнуть в вагон и разменять одну жизнь в клетке на другую, он все же снова попытался высмотреть в толпе знакомые черты.

ТТБ
Возлюбимая Бэрком-старшим британская аристократия нашлась сразу же, стоило лишь Теренсу скользнуть по платформе цепким взглядом золотых соколиных глаз. Один, долговязый и похожий на едва оперившегося во взрослое грача, уже почти  скрылся по другую сторону кирпичной кладки. Вместе с сюртуком и ореолом чопорности. Нет, серьезно, он выглядел так, будто только пять минут назад позировал для парадного портрета, а не пробирался сквозь толпу магглов.

Теренс хмыкнул. Это получается он сам тоже мог явиться в алом плаще с золотым крестом. А впереди бы бежала горстка Макреев, рассыпающая цветочные лепестки под ноги его будущего величества? О, да, он непременно поставит это на вид Адо Литриму, а тот посмеется, обнажая белые влажные зубы. Он красиво смеется, когда его никто больше не видит.
Теренс на мгновение замер, как будто вся его обида на мир разом испарилась, и под ней глубоко в груди шевельнулась во сне Килох Вайра.
Смогут ли они снова смеяться вместе, когда он вернется в Бург Кастл?

Из секундного оцепенения вывел раздавшийся позади голос графа Слайго, уже металлически-вежливый. Что ж, значит, дядюшка готов жаловаться Карактаку Кеннету Бэрку уже сегодня. Тем лучше. Завтра от отца можно ждать почту. Теренс чуть повернул голову, так что его каштаново-рыжая длинная коса яркой змейкой поползла по спине, и посмотрел на дядю высокомерно и одновременно насмешливо. {Ну, давай.} И быстрым уверенным шагом пошел к навстречу барьеру.

Один удар сердца, и он уже на другой стороне. Напротив поезда, исчерна-красного, как спинка жука-пожарника, большого и шумного. Что ж, самое время запрыгнуть на подножку, заставив дядюшку бегать в поисках нужного купе.

Но этой затее не суждено было сбыться. У лестницы в ближайший вагон торчал тот высокий мальчик и его лакеи. Стоило выругаться, но в эту секунду Теренс заметил скользящий по толпе взгляд британца. Он тоже искал и не находил. Он тоже был здесь один. И это было отчего-то так удивительно, что Теренс замер, не в силах отвести цепкий золотой взгляд. И, когда карие глаза, наконец, скользнули по его лицу, Бэрк вдруг улыбнулся. Тепло. Как ирландцу.

ИКР
Ивен ждал этого дня с нетерпением: он перемерил кучу сшитых на заказ одежд, выбирая в чем его встретить и провести и поэтому все утро перед отъездом на вокзал бесконечно проходил мимо огромного напольного зеркала, только успевая кричать домовикам, что еще им нужно подать или заменить. Красной датой это утро еще делало то, что отец остался дома и решил его проводить — для Ивена это был несомненный показатель, что сегодня настоящий праздник. Но помимо всего этого, мальчик предвкушал самостоятельную жизнь, полную новых впечатлений, приключений и наконец-то общего пространства с лучшим другом — это было самое замечательное во всей истории со Школой! Даже лучше шоколадного мороженного с вишней.

Несмотря на то, что Розье не «жили» по Старому Закону, они его соблюдали и многие из правил, к нему относящихся, Род выполнял и их придерживался, а потому бесконечное количество чемоданов, несущих домовиками из Рози-Холла, а так же огромная золотая клетка с его наиумнейшим вороном, грузились на запятки, а не в багажник автомобиля — совершенно точно на еще один экипаж с гербами у Кингс-Кросс станет больше. И на еще одного графского сына.

Всю дорогу отец рассказывал ему веселые истории из своей студенческой жизни, а Ив слушал и смеялся, одновременно пытаясь запомнить расположение той или иной комнаты или строения. Он знал, что сам все обязательно увидит, но подмечать детали — было его привычкой, ему нравились нюансы и он любил жонглировать ими в воображении. Слушая отца, Берт периодически поглядывал в окно кареты, когда они проезжали по улицам Лондона, в надежде узреть огромный черный экипаж с кармином и серебром — а в том, что Лестрейндж прибудет именно так, сомнений не было никаких. Однако до самого вокала Ив его не увидел, что означало, что эта громадина, запряженная восьмеркой лошадей, либо уже у вокзала, либо…уже у вокзала. Ивен вообще не смог вспомнить ни одного раза, чтобы Рудо где-то опоздал. Он, конечно, мог создать прецедент, но Катберт в это не верил.

На последней мысли мальчика, экипаж остановился, и слуга открыл для них дверь, спуская лесенку. Воздух уже начинал пахнуть осенью, свитерами с горлом и миндальным кофе, который Наследник обожал. Но эта осень имела новые ароматы: неизвестного и манящего и до этого всего оставалось несколько шагов. Оглянувшись еще раз по сторонам и не найдя искомого, Розье пошел за отцом к заветной стене, о которой уже знал, наверное, все, включая количество кирпичей, а потом и сквозь нее, оказавшись на платформе, где уже стоял красный, яркий и вовсю пыхтящий поезд. Череда лиц, мелькающих перед глазами, была настолько живой и быстрой, что закружилась голова: взрослые, дети, крики, беготня, объятья, клетки с животными — все это мелькало перед распахнувшимися глазами Ива, словно калейдоскоп. Он увидел процессию во главе с высоким рыжим мальчиком, у которого было лицо, будто он на завтрак наелся жаб и не мог их переварить, видел плачущих девчонок, будто они не в Школу уезжали до каникул, а в другую страну без возможности вернуться, не видел он только знакомую гриву каштановых волос и пытливый ореховый взгляд с прозеленью. Не видел, но решительно увидеть намеревался. Резонно полагая, что друга стоит искать уже в поезде, Берт обернулся к отцу, чтобы попрощаться с ним, выслушать последнее напутствие и шагнуть уже не просто в поезд — в новую жизнь.

РГЛ
Рудольф и впрямь был уже в поезде, оккупировав одно из купе — ему было шумно, людно и громко и то, что именно так и пройдут следующие много лет его… огорчало. Он, конечно, видел большие скопления людей — на скачках, на Охоте или на балу — во время больших приемов и на Повороты, но там никогда не было настолько пестро и громко — сейчас ему казалось, что учеба в Хогвартс и впрямь потеря времени, которое он должен был бы…мог бы? провести дома.

Знакомых в этой толпе он не искал — смотрел как взрослые прощаются, а дети гомонят и удивлялся тому, что все вот это для многих было прямо событием. Лично он уезжал на три недели. Потом на два с половиной месяца и снова домой на Йоль — и пусть никто не говорил ему того четко и не обещал, Рудольфу это было и так понятно и очевидно. Люди же на платформе… прощались чуть ли не навсегда.
Это было непонятно.

Всё необходимое отец сказал ему еще дома и на платформу наследник и чемодан прибыли сильно заранее — с одним ровно сопровождающим, тем самым, что удостоверившись, что молодой хозяин прошел на платформу должен был вернуться с обоими гиппогрифами. В Холле не считали случай торжественным или официальным, чтобы гонять экипаж — все просто шло своим чередом. Наследник ехал учиться.

На платформе, тогда еще, никого почти не было и поразил Рудольфа, конечно де, более всего сам поезд — огромная махина из металла, которая должна была их куда-то увезти. Трудно было поверить, что оно вообще способно двигаться, это железнобокое чудище. С тех пор людей на платформе все прибывало и, рассматривая их сквозь стекло, Рудольф не был уже уверен — отец говорил, что магов становится все меньше, но вот — толпа снаружи, они что же это, все влезут в вагончики? Или может быть они только посмотреть?
Но нет, вроде бы прощаются. Некоторые рыдают. Значит поедут?

ААМ
Он уже думал о том, что попытки высмотреть знакомые лица обречена на провал. Но мысль оборвалась в момент, когда его взгляд внезапно наткнулся на чьи-то золотистые глаза — они были похожи на соколиные и были выразительными и острыми.
Я где то их уже видел… — подумал мальчик, но потом обладатель этих глаз улыбнулся и Амадео внезапно улыбнулся в ответ, замешкавшись на входе в поезд и явно мешая другим, которые пытались в него попасть. Сложилась неловкая ситуация, грозившая перерасти в конфуз, поэтому Мальсибер едва заметно кивнул и все же вошел в поезд, протискиваясь по узкому коридору в поисках более менее свободного купе: вокруг был лишь гомон, попытки бегать и толкаться, а еще такое разнообразие эмоций, что Наследнику становилось попросту дурно: ему требовалась определенная доля концентрации, чтобы не ловить слишком много. Да, оно всё было поверхностное и наносное, но его было безгранично много — хотелось отгородиться непроницаемым барьером и он надеялся, что наглухо закрытая дверь станет ему помощником.

Пройдя ещё несколько метров и заглянув в пару купе, он внезапно нашел нужное: в нем уже сидел тот, кого Адемаро высматривал и с кем точно будет комфортно ехать — в тишине или за неспешной беседой.
— Руди, здравствуй. Рад тебя видеть. — за словами последовал кивок головы в знак приветствия, — Ты не против? — Маро не спешил входить, ожидая ответа и за его спиной Альгиз лишь многозначительно каркнул — ему откровенно не нравилась вся эта суета и огромное количество магглорожденных, снующих мимо, а главное орущих во все горло.

ИКР
И после краткого объятия Берт заходит в поезд, погружаясь в шум и гомон уже внутри: его вещи следуют за ним, вносимые лакеями, а отец остается на перроне — он не заходит, лишь машет ему и это Ивен видит уже через стекло. Махнув в ответ, он переключается на другое.

Да где ж ты есть-то? — это уже не просто мысль, она почти протест. Берт не понимает, почему не увидел знакомый черный экипаж, его начинает откровенно злить, что он ошибся или что его лучший друг впервые в жизни — возможно — опоздал.

А может это я сел не на тот поезд? — приходит шальная мысль, от которой Розье-младший улыбается: по-идиотски и во весь рот, натыкаясь взглядом на лица, мельтешащие перед глазами. Они все разные и тоже по-своему идиотские — подстать его улыбке: кто-то уже вовсю чем-то чавкает, кто-то все еще плачет, кто-то покраснел от возмущения, потому что купе, в которое он хотел, уже занято и сесть у окна не получается.

Идиотские причины для идиотских физиономий…

Ивен проходит мимо них всех, когда наконец ловит взглядом тонкую и высокую для своего возраста фигуру в черном. Мальчик сразу понимает, кто это и понимает, что раз этот представитель военной аристократии застыл в дверях определенного купе, то в нем — в купе — абсолютно точно нет ни ревущих, ни орущих, ни дерущихся полукровок и магглорожденных. Но, вполне вероятно, есть то — а скорее тот, — кого Ив все еще искал сам. Он кивает лакеям, застывшим с вещами и клеткой в нерешительности, в сторону этого живого черного шпиля и сам подходит туда же, останавливаясь за спиной. Берт невысок, за плечом Маро его почти не видно, зато видно лакея и клетку с вороном, который до последнего молчал, не перебивая, но под конец все же выдал свое недовольство, огласив коридор коротким, но весомым карканьем. Уступив ему место и дождавшись, пока Амадео покончит с условностями, Розье просовывает голову между стеной и рукой Мальсибера и громко провозглашает:

— Мне точно сюда. Привет, пропажа. — это относится явно к сидящей находке, к ней же относится насмешливо-кислая улыбка и острый взгляд аквамариновых глаз. С Адемаро он здоровается еще проще — тактильно — хлопая его с размаху по плечу в моменте, когда уже не только головой, но и всем корпусом просачивается в купе и плюхается на мягкое сиденье рядом с Рудольфом.